Всего один взгляд. Невиновный

Внутри оказалось еще хуже — такой безвкусице позавидовал бы и Грейсленд[11]: ярко-красное, как плохая помада, ковровое покрытие, обои на тон темнее — почти кровавые, бархатистые, с сотнями выдавленных звезд и крестов. От красного марева Грейс стало дурно. В главном приделе, в смысле молитвенном доме, а точнее — на сцене, вместо стульев стояли скамьи со спинками, страшно неудобные на вид, — красноречивый намек, что в доме Божьем подобает стоять, не сидеть. Грейс мысленно хмыкнула, подумав, что причина, по которой во время любой религиозной службы полагается массово вставать, не связана с культовым почитанием, а имеет целью помешать прихожанам невзначай задремать.

Оказавшись на сцене, Грейс почувствовала, как забилось ее сердце.

Зеленый с золотом, на манер наряда команды болельщиц, алтарь был отодвинут — вернее, его откатили на колесиках в сторону. Грейс поискала глазами проповедников с дешевыми накладками, но ничего такого не увидела. Рок-группа — Грейс поняла, что это и есть «Вознесение», — готовилась к выступлению. Карл Веспа встал рядом с Грейс, глядя на сцену.

— Это ваша церковь? — спросила Грейс.

Легкая улыбка тронула его губы.

— Нет.

— Что мне будет, если я рискну предположить, что вы не поклонник «Вознесения»?

Веспа пропустил вопрос мимо ушей.

— Давай-ка подойдем поближе к сцене.

Первым шел Крам. Охранники отшатывались от него, как от ядовитого гада.

— Что здесь будет? — спрашивала Грейс.

Веспа спокойно спускался по ступеням. Когда они сошли туда, где в театре располагаются первые ряды партера — интересно, как называют хорошие места в церкви? — Грейс осмотрелась и увидела помещение совершенно по-новому: это был огромный театр с круглой сценой в центре. Амфитеатром ее окружали ряды скамей. У Грейс отчего-то перехватило дыхание.

Не приходилось сомневаться — здесь состоится рок-концерт.

Веспа взял ее за руку:

— Все будет нормально.

Ничего нормального не будет, в этом Грейс не сомневалась. Она пятнадцать лет не ходила на концерты и спортивные матчи. А ведь прежде она обожала концерты, в старших классах ходила на Брюса Спрингстина и «И-стрит бэнд» в конференц-центре парка Эсбери. Грейс уже тогда поражало, что разница между рок-концертом и ревностной религиозной службой вовсе не так уж велика. Когда Брюс играл «Свидание через реку», а потом «Страну джунглей», две любимые песни Грейс, она стояла, закрыв глаза, с блестящим от пота лицом, потерявшаяся, унесенная в неведомые дали, дрожа от блаженного счастья, которое ей доводилось видеть на телепроповедях, когда толпа поднималась в едином порыве, воздевая руки и трепеща.

Грейс обожала это ощущение и знала, что до конца жизни не захочет снова его испытать.

Она отняла руку. Веспа кивнул, все поняв без слов.

— Идем, — мягко сказал он.

Грейс, прихрамывая, пошла за ним. Ей казалось, что она хромает сильнее, чем обычно. Нога болела. Самовнушение, конечно. Тесные комнаты Грейс не пугали, но вот огромные открытые пространства, особенно заполненные людьми, ужасали ее. Сейчас вокруг было пусто, слава Живущему здесь, но воображение Грейс разыгралось: она видела вокруг распаленную толпу.

Резкий свист из динамика заставил ее вздрогнуть. Кто-то проверял звук.

— Для чего это все? — спросила она.

Лицо Веспы было напряженным. Он свернул налево. Грейс старалась не отставать. Над сценой висело спортивное табло с объявлением, что у «Вознесения» сейчас самый разгар трехнедельного ангажемента и что именно их песняки Бог держит на своем плеере.

Группа вышла на эстраду для проверки звука. Музыканты собрались в центре, коротко о чем-то переговорили и начали репетицию. Грейс с удивлением услышала, что играют они вполне прилично, правда, стихи оказались слащавыми — небеса, расправленные крылья, вознесения и ободрения. Эминем призывал потенциальную подружку «прикипеть пьяной задницей к дерьмовой взлетной полосе»; песни «Вознесения», казалось бы диаметрально противоположные, коробили не меньше.

Исполняла песни платиновая блондинка с трогательной челкой; она пела, подняв очи к небесам. На вид ей было лет четырнадцать. Справа от нее стоял гитарист, уже похожий на рок-музыканта, — с черным начесом а-ля горгона Медуза и татуировкой в виде большого креста на правом плече. Играл он жестко, немилосердно дергая струны, словно они вывели его из себя.

Во время паузы Веспа сказал:

— Это песня Дуга Бонди и Мэдисон Силинджер.

Грейс пожала плечами.

— Дуг Бонди написал музыку, а Мэдисон — это вон та певица — стихи.

— И для чего мне это нужно знать?

— А вон и наш Дуг Бонди — на ударных.

Они подошли вплотную к сцене, чтобы лучше разглядеть ударника. Снова зазвучала музыка. Микрофон оказался совсем близко, и у Грейс тут же заболели уши, хотя в других обстоятельствах она бы только наслаждалась ритмичной звуковой вибрацией. Дуга Бонди было не разглядеть за богатой установкой. Грейс подалась вперед. Закрыв глаза, Бонди с безмятежным видом «барабанил по шкурам», как они говорят. Он выглядел старше, чем другие участники группы, был чисто выбрит, пострижен под «ежик» и носил черные очки а-ля Элвис Костелло.

Внутри у Грейс что-то оборвалось.