Всего одно злое дело

– Мне чертовски жаль, что вы не говорите по-английски, Сальваторе, – опять сказала ему Барбара. – Вы думаете, что я вас предала, но это не было предательством, и я не хотела делать больно лично вам. Дело в том… Вы действительно мне нравитесь, приятель. А теперь… с тем, что должно произойти… Но опять это не будет удар лично по вам. Хотя это и будет похоже. Черт побери, это будет выглядеть так, как будто я использовала вас, чтобы опять предать. Но поверьте мне, это не так. Нет. Боже, я надеюсь, что когда-нибудь вы это поймете. Я хочу сказать, я вижу, что потеряла ваше доверие и те добрые чувства, которые вы ко мне испытывали; поверьте, я вижу это на вашем лице, когда вы на меня смотрите. Я об этом безумно сожалею, но выбора у меня нет. У меня его никогда и не было. По крайней мере, я его никогда не видела.

Ло Бьянко взглянул на Хейверс. Они ехали по autostrada, и движение было очень напряженным: легковые машины, грузовики и экскурсионные автобусы, несущие своих пассажиров к новым красотам Тосканы. Сальваторе произнес ее имя очень дружественным тоном, что на секунду дало ей надежду, что она прощена. Но потом он сказал:

– Mi dispiace ma non capisco. E comunque… parla inglese troppo velocemente[413].

Ее итальянского уже хватило, чтобы понять, что он хочет сказать. Она достаточно часто слышала от него эти слова. Барбара сказала:

– Mi тоже dispiace, партнер.

Она отвернулась к окну и стала наблюдать за проносящейся мимо панорамой: зеленые виноградники, прекрасные старые фермы, сады оливковых деревьев, взбирающиеся по склонам холмов, горные деревни в отдалении – и все это в обрамлении безоблачного лазурного неба. Рай, подумала она. А потом грустно добавила: потерянный.

В тюрьме, где содержали Ажара, все уже было оговорено заранее. Он был готов, когда они приехали: не узник в комбинезоне, но джентльмен-профессор, в белой крахмальной сорочке и брюках, которого отпускали с полицейским, расследовавшим его дело, и женщиной, которая была его самым верным другом. Ispettore Ло Бьянко держался на приличном расстоянии, когда Барбара и Ажар поздоровались друг с другом.

Она говорила с пакистанцем тихим голосом, когда они шли перед Сальваторе, держа его за руку в манере, демонстрировавшей их дружбу. Наклонившись к нему, Хейверс сказала:

– Послушайте, Ажар. Все совсем не так, как выглядит на первый взгляд. Я имею в виду ваше освобождение. Все не так просто.

Он быстро взглянул на нее глазами, полными недоумения.

– Все еще не закончено, – продолжила Барбара.

И она быстро рассказала ему о статье Корсико, которая появится в сегодняшнем утреннем выпуске «Сорс». Рассказала о том, что Доути все выдал Корсико, чтобы спасти собственную шкуру. Имена, адреса, места, передача денег, взломы Интернета – всю возможную информацию. Она, Барбара, пыталась остановить этого проклятого журналиста от написания статьи. Она просила. Она умоляла. И ей это не удалось.

– И что же это значит? – спросил Ажар.

– Вы знаете, Таймулла, вы хорошо знаете. Сегодня же днем эту информацию подхватят итальянцы. Когда это произойдет, здесь начнется жуткий шум и гам. Кто-то сравнит факты, и если это будет не Сальваторе, то кто-то другой, кому это поручат. Вас снова задержат. А я сожгла слишком много мостов между мной и Сальваторе, чтобы вам помочь.

– Но ведь, в конце концов… Барбара, в конце концов, они поймут, что у меня не было выхода, после того как Анжелина уехала из Лондона и спрятала от меня Хадию. Они все поймут и…

– Послушайте меня, – сказала женщина, сжимая его руку. – Упманы здесь, в Лукке. Вчера они приходили в questura, и могу поспорить, что сегодня они явятся туда же. Они хотят, чтобы Хадию передали им. Сальваторе слегка попридержал их, но как только станут известны подробности похищения… И это сценарий на тот случай, если Батшеба уже не позвонила им из Лондона и не пересказала им статью. В этом случае, поверьте мне, они потребуют Хадию немедленно, потому как что это за отец, который похищает свою собственную дочь и прячет ее у полусумасшедшей, которая считает себя монахиней?

– Я не планировал…

– А кого здесь интересует, что вы планировали, а что нет? Они вас ненавидят, и мы оба знаем, что им нужно опекунство над Хадией, потому что они вас, черт возьми, ненавидят. И они получат это долбаное опекунство. Кого волнует, что девочка для них ничего не значит? Они ведь охотятся на вас.

Ажар молчал. Барбара посмотрела на старшего инспектора, который говорил по мобильному телефону, продолжая держаться от них на приличном расстоянии. Она знала, как мало времени у них осталось. Они и так уже слишком долго разговаривали. Для того чтобы сообщить отцу о состоянии его обожаемого ребенка, столько времени было не нужно.

– Вы не можете вернуться в Лондон, – сказала Хейверс. – И здесь вы тоже не можете оставаться. Куда ни кинь, всюду клин.

Его губы почти не шевелились, когда он произнес:

– Что же мне делать?

– Опять-таки мне кажется, что вы знаете. Выбора у вас нет.