Всего понемногу

В описываемое время в Москве началось повальное увлечение, в том числе и мальчишек, марками (про девочек не знаю, я в то время с ними практически не общался). Я тоже собирал марки, имел очень хорошую коллекцию иностранных марок количеством несколько тысяч штук. В Москве было несколько «диких», уличных филателистических центров, где обменивались, покупали и продавали марки, обсуждали марочные новости и старости. Две самые главные филателистские толкучки находились: одна на приступочках Главпочтамта, а вторая на Кузнецком мосту, возле книжного магазина. Я был завсегдатаем обеих. И в один прекрасный день в мою не очень правопослушную башку пришла криминальная идея о том, как, имея быстрые ноги, можно на марках заработать деньжат, чтобы купить что-то из еды в коммерческих магазинах. Я сколотил небольшую бригаду из трех-четырех пацанов двенадцати – тринадцати лет, ловких, смелых, умеющих быстро бегать, и самое главное, голодных. Вместе мы шли на Кузнецкий мост на толкучку, «для понта» (для видимости) у меня были с собой небольшие деньги. Я подходил к какому-нибудь взрослому филателисту, торгующему или меняющему марки, и выражал желание купить у него что-то на выбор. А выбор марок для покупки происходил не на самой толкучке, – обычно продавец и покупатель отходили от толпы марочников к ближайшему дому и заходили в подъезд. Там и происходил выбор, торг и покупка. Марки на обмен и продажу всегда держали в специальных альбомчиках – кляйстерах, в которых можно было разместить пару сотен марок. Я заходил с продавцом в подъезд, а мои огольцы подходили к парадному и ждали снаружи. Поторговавшись три-пять минут, держа в руках понтовые деньги, я выхватывал кляйстер из рук продавца и выскакивал из подъезда. Мои подельники как будто случайно оказывались в дверях парадного и «тормозили» клиента. Даже, если бы они не задерживали беднягу продавца, меня все равно никто не смог бы догнать. Ведь я мог вскочить на ходу в любой быстро идущий трамвай. Уже через 2030 минут мы были на своем родном переулке Стопани, где производили оценку добычи. Дальше ее нужно было как-то сбыть, реализовать. Для этого и была нужна вторая толкучка, что на Мясницкой у Главпочтамта. Эти весьма опасные фокусы нельзя было проводить часто, и мы проделывали их не чаще одного двух раз в месяц. На вырученные деньги мы покупали яства в коммерческом магазине и лакомились ими.

Но как же без эскалации и развития? Дальше нужно было расширить наш криминальный проект, ведь это закон развития всякого дела: и благовидного, и неблаговидного. В кудрявой голове Г.Е.К. (размер 53–54) в то время идей хватало. С толкучек надо было уходить, поскольку наш почерк становился известным, и опасно было появляться в местах былых преступлений.

Среди филателистов были и немолодые люди, которые для обмена или для продажи приглашали ходячих марочников к себе домой. Я наводил справки, узнавал телефоны и вежливым, вкрадчивым голосом напрашивался в дом к престарелым дамам и кавалерам. Далее события развивались следующим макаром. Я выбирал из нашей кампании одного мальчика наиболее интеллигентного вида (у меня тоже был вид не бандитский), и вдвоем с ним мы шли на дело. Квартиры этих марочников были хорошо обставленными, в отличие от нас, жили они не в общих, а в отдельных квартирах. В одном кармане у меня лежало лезвие безопасной бритвы, а в другом понтовая денежка. Мы начинали рассматривать большой альбом с марками. Про марки я знал почти все. Минут двадцать-тридцать мы вели профессиональную беседу, после чего мой товарищ извинялся и просил его проводить в туалет совершить пи-пи. Пока хозяин, или хозяйка дома отводили интеллигентного, страдающего недержанием мальчика, в сортир, я орудовал бритвой. Вырезал несколько листов из альбома и запихивал их себе за пазуху. Когда продавец возвращался, я, как ни в чем ни бывало, покупал у него пару марок на понтовые деньги и мы уходили. Мы были нехорошие мальчики из хороших семей. Мы были сильно голодные. Это конечно, не оправдание, особенно с моей сегодняшней позиции, с позиции 74-летнего профессора, отца многочисленных детей и еще более многочисленных внуков. Мне и сейчас стыдно за себя и жалко моих жертв. А тогда у меня не было никаких угрызений, никаких комплексов. Происходило естественное перераспределение национальных богатств. Папа был честный, мама неумеха, брат благородный, но не активный, а я просто голодный. Мой молодой растущий организм заставлял меня двигать мозгами и ногами. Ведь наше богатство всегда располагается или между ушами – мозги, или между ногами – причинное место.