Всей мощью огня

Не первый раз переправлялся я через Дон. И в районе Серафимовича неоднократно бывал на плацдарме, и здесь тоже. Но всегда перед переправой почему-то волновался. Что ни говори, а на земле чувствуешь себя спокойней. В случае обстрела даже в открытом поле, ровном, казалось бы, как стол, непременно найдется какая-нибудь кочка, неприметный бугорок, выемка, которые помогут укрыться. Пусть и не всегда спасают они от пуль и осколков, но все равно в душе теплится надежда: пронесет, обойдется! А тут…

Однако красноармейцы, которым было приказано переправить меня на плацдарм, чувствовали себя уверенно. Один из них сел на весла, второй — у руля. И легкая лодка беззвучно отвалила от берега, который в следующее мгновение растворился в кромешной тьме. До сих пор не могу понять, каким образом бойцам удавалось выдерживать курс, на что они ориентировались, только факт остается фактом: через некоторое время лодка ткнулась носом в берег буквально в нескольких шагах от того места, где ожидали раненые, которых надо было перевезти на левый берег Дона.

— Вы, наверное, в темноте видите? — пошутил я, обращаясь к одному из красноармейцев, переправлявших меня. — Тогда заберу вас к себе. Артиллерийским разведчиком будете.

— Прикажут — пойду, — глухо ответил он. — Только ночью, как и все, ничего не вижу. Родился я в этих местах, тут вырос. Так что каждую заводь, каждую излучину на память знаю…

Ранним утром, едва лишь заалел восток, вместе с командиром батальона и командиром нашей батареи я уже рассматривал передний край обороны противника. Впрочем, точнее сказать, пытался рассмотреть его. Над поймой Дона клубился густой, такой, что из пушки не пробьешь, туман. Создавалось впечатление, что кто-то нарочно залил стекла стереотрубы молоком.

— Придется маленько повременить, — пробасил командир батальона. — Солнышко взойдет, вмиг разгонит.

Иного ничего не оставалось. Устроившись поудобней на дне окопа, мы закурили. Вокруг стояла такая тишина, что трудно было поверить в реальность войны. Где-то в небе, встречая рассвет, уже распевали жаворонки: «Тиу-чий… Тиу-чий…»

Вдруг со стороны противника послышался какой-то непонятный гул. Он ширился, рос. Создавалось впечатление, что мощная прибойная волна накатывается на берег.

— Танки?! — неуверенно воскликнул старший сержант В. Агапов, командир одного из орудийных расчетов.

Нет, на танки это было непохоже. К их характерному металлическому лязгу мы уже привыкли настолько, что зачастую могли даже точно сказать, какие именно танки идут, определить по производимому шуму примерное расстояние до них. Может, туман искажает звук, мешает слушать? Вполне вероятно. И все равно это не танки. Нет, не они… Но что же тогда?

А гул нарастал, становился все гуще, плотней. Какое-то внутреннее чувство подсказывало, что медлить больше нельзя ни секунды. Командир стрелкового батальона бросился на свой КП.

— Всем к бою! — скомандовал я артиллеристам, пользуясь правом старшего на батарее, и снова прильнул к окулярам стереотрубы.

А там по-прежнему — сплошное молоко. Лишь кое-где стали намечаться отдельные просветы, однако это ничего не давало. Ориентироваться в основном приходилось не на то, что видишь, а на то, что слышишь. А слышалось что-то очень знакомое. Будто стадо перепуганных лошадей мчалось по степи…

И тут же молнией ударила мысль: «Конница!» Откуда она тут взялась? В разведывательных данных, с которыми я, как начальник штаба полка, знакомился буквально накануне, ни о чем подобном вообще не упоминалось. Однако сейчас удивляться и раздумывать было некогда.

— Орудия на прямую наводку! Шрапнелью, трубка на картечь! Залпом…

В этот миг солнце все же разорвало туман, словно сжалившись над нами. В его лучах заискрились серебром вскинутые шашки. Вражеская конница, охватывая наши позиции широкой дугой, была совсем недалеко. Каких-то 200–300 метров оставались до первых рядов атакующих.

— Огонь!

Пушки ударили одновременно. Тут же по всей линии нашей обороны дробно застучали пулеметы и автоматы. За первым орудийным залпом последовал второй, третий. Расчеты действовали спокойно, четко, будто на обычной тренировке.

В накатывающейся на плацдарм темно-серой волне все смешалось, закрутилось. Лошади падали, многие всадники поворачивали коней назад. Несколько лошадей, обезумев от грохота, продолжали скакать вперед и вместе с наездниками оказались в нашем расположении. Бойцы буквально стаскивали с седел перепуганных до смерти кавалеристов, абсолютно неспособных вести бой. Вскоре все было кончено.

От пленных мы узнали, что фашистское командование бросило в атаку итальянскую кавалерийскую бригаду «Барбо», которая только накануне прибыла на фронт. Судя по всему, ставка делалась на внезапность. Но из этого ровным счетом ничего не получилось.

Раздосадованные гитлеровцы обрушили на плацдарм огонь артиллерии. Наши немедленно ответили с левого берега. Начался очередной огневой бой местного значения, который, то чуть затихая, то разгораясь с новой силой, продолжался до наступления темноты.