Всей землёй володеть

…Владимир, стиснув зубы, лежал на лавке и корчился от боли.

А в самом деле, думалось ему, чего ввязался он в эту ненужную затею с гнилыми сливами? Ну что уж такого обидного сказали ему эти девчонки? Подумаешь, ущипнули, подразнили, да ещё так неумело. Нехорошо сложился первый его день в Киеве! Не успел приехать, а уже напакостил тут. Прав Иван: соромно!

– Ну, отведали розог! Вставайте! – велел воевода. – Ступайте топерича, просите прощенья. Живо!

Ухватив обоих отроков за шиворот, Иван потащил их в бабинец и втолкнул в просторную светлицу.

Вышеслава и Ода сидели уже в чистых платьицах, строгие и надменные.

– Простите нас, – чуть не шёпотом, сглатывая слёзы, выдавил из себя Владимир.

– А ну, громче! – прикрикнул на него Иван.

– Может, яко поп, епитимью[170] наложишь? – злобно скривившись, с издёвкой спросил Святополк.

– Ах, ты ещё и зубоскалишь тут! – Иван треснул его ладонью по затылку. – Сызнова розог захотел?!

Вышеслава, не выдержав, прыснула со смеху.

– Не будем мы боле, – угрюмо буркнул Святополк.

– То-то же! Ну а вы, девицы-красавицы, как, простите удальцов наших?

Вышеслава уже каталась, визжа от смеха, по широкой тахте, глядя на насупленные, виноватые лица двоюродных братьев.

Ода, более спокойная, с бледным опухшим от слёз лицом, поднялась и с трудом выговорила по-русски:

– Мы простчаем.

– Ну, тогда ступайте, молодцы, прощены вы. Девы красные зла на вас не держат. А отцам и матерям вашим. – Иван лукаво подмигнул. – О том не скажем. Но чтоб в другой-от раз тако не смели!

Он погрозил отрокам здоровенным кулаком…

– Умный человек – воевода. Умный и справедливый, – говорил Владимир Святополку, когда они шли по широкому гульбищу.

Святополк вдруг снова злобно скривился:

– Тоже мне, справедливого сыскал! Вот мой дядька Перенит…

Владимир почувствовал, как в нём закипает гнев.

– Не ведаю, каков Перенит, а мой дядька – человек верный и справедливый! – с гордостью промолвил он, повысив голос.

Святополк смолчал, досадливо махнув рукой.

Глава 14. Костры в ночи

Посреди стана ярко горел, отбрасывая в ночное небо искры, громадный костёр. Вокруг него у шатров, пряча зябнущие руки в широкие рукава войлочных халатов, тесной группой сидели половцы. В отдалении неосёдланные кони с хрупаньем жевали пожухлую осеннюю траву.

Худой высокий старик в круглой бараньей шапке, со сморщенным жёлтым лицом и свисающей, как мочало, тонкой козлиной бородкой, покачиваясь из стороны в сторону, словно в такт какой-то ему одному понятной мелодии, говорил, медленно, взвешивая каждое слово:

– Болуш взял с каназом Всеволодом мир… Скрепил своей кровью дружбу. Он не хочет воевать… Наши кони устали… Нам нужен отдых… Сколько дорог мы прошли!.. Сколько переплыли бурных рек… Итиль, Яик, Дон – греки называют его Танаис…

Речь почтенного старца прервал сидящий с ним рядом Искал. Не выдержав, он вскочил на ноги и в исступлении прокричал:

– Какие жалкие слова я слышу! Ты, Осулук, стал как баба! Тьфу! – Он злобно сплюнул и грязно выругался. – Тебе коров доить! Посмотри, наши кони жрут одну сухую траву, они голодны! Каждую зиму – джут[171], кони гибнут! Кипчаки бродят по степи, как нищие! Скоро нечего будет есть! Что будет тогда?! Пойдём кланяться урусам в ноги, как печенеги и берендеи?! А помнишь, Осулук, как наши деды рубили арабов и огузов, как отцы наши гнали хазар и булгар[172]?! Какие богатства добывали они в честном бою! Кони их обгоняли ветер! И все, все племена и народы боялись их! Болуш изменил памяти отцов!

Осулук спокойно слушал резкие обидные слова Искала и с бесстрастным видом спокойно кивал головой. Когда молодой солтан остановился перевести дух, он поднял десницу и, улыбаясь беззубым ртом, громко сказал:

– Ты не дослушал меня, Искал. Ты смел и бесстрашен, ты – настоящий кипчак. Такой вождь, как ты, сейчас нужен нам… Да, наши кони устали, они истощены, бег их утратил обычную быстроту. Но весной будет ещё хуже. И я говорю… Все меня слушайте!.. Надо идти в поход зимой… На урусов, на каназа Всеволода, на Переяславль! Мы возьмём его стада, угоним табуны и людей… Потом пойдём в Кырым, в Сугдею, в Херсонес. Лукавые греки дадут за невольников-рабов много золота. Вот как надо жить! В шёлк и парчу оденем наших жён, в кольчуги из булата – наших воинов, сёдла и сбрую добудем для наших скакунов!

– Ты прав, Осулук! – воскликнул Искал. – Прости меня. Я давно бы пошёл в землю урусов, но этот проклятый Болуш. – Он развёл руками и хищно осклабился. – Что делать с ним?

– Он разнежился, как баба, – раздался гортанный голос одного из беков. – Такой хан не нужен кипчакам!

– Тогда… Я его убью! – Искал вырвал из ножен кривую саблю. – Осулук, я обещаю, я принесу и брошу к твоим ногам его глупую голову!

Старый хан снова холодно кивнул.