Всех, кто купит эту книгу, ждет удача

Я вдруг понял, что шефу совершенно фиолетово, какой я работник; что представляю я ценность исключительно как… духовный любовник, что ли. Душно человеку. Задыхается он в-семье-и-на-работе, задыхается от постоянной необходимости играть те или иные социальные роли, носить подобающие положению выражения лица, вести себя должным образом, и так далее. Одинок он, очень внутренне одинок, так одинок, как может быть одиноким только человек в окружении непонимающих, не желающих понимать его ближних, в окружении недалеких, а не близких людей. Что рожденный в эпоху, когда можно было свободно завалить к другу в гости без предварительного звонка, причем завалить так, чтобы засидеться в гостях до самого утра, не может он удовлетвориться ведением блога. Что нужен ему живой, из крови и плоти собеседник, который не отмахнется от волнующих его слов, как от пустой, не приносящей пользы болтовни, не испугается его истинного лица, не побоится показать свое…

Возможно, именно это одиночество и толкает людей на поиск бога, как кого-то, перед кем можно предстать в наготе души своей, перед кем можно покаяться, и кто обязательно тебя простит, да и как может быть иначе?..

А вот Юрка, тот наоборот, пытается при помощи умничаний уйти от себя. Одни для этого бухают, другие тусят, третьи становятся трудоголиками, четвертые навязчиво лезут помогать другим, пятые… ну да и хрен с ними со всеми этими Юрками и теми, кто превращает наш мир в лужайку с пластиковой травой.

Поняв это, я вдруг спросил:

– А почему ты никогда не читал мне своих стихов?

– Откуда ты знаешь, что я пишу стихи? – удивился шеф.

– Ты из тех людей, кто просто обязан писать стихи. Считай, что я тебя вычислил.

– Это не то, чтобы стихи, а так… Тебе действительно интересно? – замялся он.

– Еще бы.

– Тогда вот…

И он принялся читать мне стихи. Местами хорошие, местами плохие, искренние, надуманные… Когда он прочел мне их с дюжину, и понял, что я действительно слушал, что я не лукавил и не лицемерил, а совершенно искренне хвалил их или критиковал, на его лице появилось выражение совершенно детского счастья. Его счастье передалось мне. Мы просто сидели, два здоровых идиота в костюмах и галстуках и молча смотрели друг на друга с совершенно идиотскими (похоже, теперь только идиоты позволяют себе роскошь быть по-детски счастливыми) выражениями лиц. В тот момент мы были с ним словно два вражеских… или нет, инопланетных агента, два этаких марсианских Штирлица на кишащей здоровыми на все головы обитателями планете, и наша непохожесть на них была нашей тайной. Еще немного, и я бы рассказал шефу о своей смерти, но шеф сказал:

– А пошли по домам, ну его все в жопу.

– В жопу, так в жопу, – согласился я.

И мы умчались с работы.

По дороге домой я думал о том, что на самом деле смерть – чертовски комичная штука, и только наш эгоизм и привязанность (на кого же ты нас покинул (а)!) и наш страх перед неизвестностью «после» делают ее чем-то ужасным. И даже переход от жизни к смерти бывает кошмаром в большинстве случаев исключительно из-за нашего цепляния за жизнь. Исключением являются разве что те случаи, когда человека заставляют страдать его же ближние, позаботившись предварительно о том, чтобы он не смог добровольно отправиться в мир иной.

И выходит, что трагедия – это комедия, пропущенная через призму привязанности и страха.

Ужасной же бывает именно жизнь. Просранная, пустая, растраченная на всякую ерунду, на погоню за химерами и навязанными, чуждыми нам ценностями, ежеминутно отравляемая как собой, так и ближними, и особенно близкими, любящими нас людьми… В результате мы приходим к смерти в лучшем случае лишь с несколькими действительно стоящими мгновениями среди долгих попусту растраченных лет. Это действительно страшно. Кстати, в какой-то из восточных традиций, сейчас я уже не помню в какой, продолжительность жизни человека измеряют исключительно в действительно ценных мгновениях, считая, что всем остальным временем пребывания человека в его теле можно попросту пренебречь.

Потом мне пришла в голову мысль о том, что было бы забавно, если бы для входа в любое помещение надо было бы кидать монету или специальный жетон в замочную скважину.

В маршрутке я встретил Господа. Место рядом с ним было свободно, словно ждало меня.

– Скажи мне, – спросил он, когда мы поздоровались, ты веришь в НЛО?

– Я не верю, – ответил я, – не в НЛО, а вообще.

– Во как! – оживился он.