Вселенная Айн Рэнд: Тайная борьба за душу Америки

Он покинул зал заседания комиссии и занял почетное место в обществе, продолжая продвигать программу Айн Рэнд. Пока длилась рецессия, к которой привела его политика, он в марте 2011 года написал статью для журнала «International Finance», в которой уверял, будто правительственный «активизм» замедляет темпы восстановления.[216] Откуда такая высокая безработица и недостаток инвестиций? «Я делаю вывод, — сказал он, подводя итог, — что как минимум половина, атои три четверти причин проистекают от громадного потрясения и неуверенности, которые поселились в конкурентной, регулирующей и финансовой среде со времен крушения „Lehman Brothers“ и были порождены волной правительственного активизма». В конце статьи он написал: «Нынешний правительственный активизм мешает всеобъемлющему и динамичному восстановлению экономики».

Тоже самое мнение Гринспен высказал и в комментарии для «Financial Times», опубликованном в марте 2011 года.[217] Его миссия состояла в том, чтобы атаковать акт Додда — Фрэнка — наполовину оформленный закон, которым Конгресс с таким большим опозданием ответил на ужасы 2008 года. Хотя закон был слабый, ной в таком виде его было довольно Алану Г ринспену. Гринспен, посещавший салон на Тридцать шестой улице, Гринспен, писавший для антологии «Капитализм», противостоявший любым формам правительственного регулирования, вернулся. Правда, вряд ли он вообще уходил.

Статья начиналась с краткой истории финансового кризиса по версии Алана Гринспена. «Регулирующие органы были захвачены врасплох крахом, для борьбы с которым, как нам ошибочно казалось, у нас запасено достаточно средств». Проблема, иными словами, заключалась не в безрассудстве банков и страховой компании «AIG», которое усугублялось слабым регулированием, а в неспособности банков сохранить достаточно резервных средств, чтобы компенсировать собственную некомпетентность. С самого начала финансового кризиса он твердил одно и то же, как мантру: беда не в разгуле дерегулирования инев злоупотреблениях со стороны банкиров, а в неспособности банковского руководства сохранить необходимые резервы на случай тех самых злоупотреблений, которые он поощрял. Это все равно что обвинять сетку-рабицу, из которой сделан забор, в том, что воры постоянно ее разрезают.

А от следующего утверждения просто глаза лезут на лоб: «Сегодняшние конкурентоспособные рынки, хотим мы это признать или нет, приводятся в движение „невидимой рукой“ Адама Смита, только на международном уровне, и ее действия совершенно не поддаются[218] пониманию. За редчайшими исключениями (например, в 2008 году) всемирная „невидимая рука“ обеспечивала относительно стабильный валютный курс, стабильные ставки кредитования, цены и размер заработной платы[219]». Финансы, заявил Гринспен, — материя слишком сложная, регулировать их невозможно.

На «редчайшие исключения» последовала желчная реакция от комментаторов вроде Генри Фаррелла, университетского блоггера, который попросил своих читателей отыскать другие примеры «редчайших исключений»: «За редчайшими исключениями, „русская рулетка“ — это веселая, безопасная игра для всей семьи».[220] Пол Кругман презрительно хмыкнул, написав в своей колонке в «New York Times»: «Алан Гринспен не оставляет попыток закрепить за собой репутацию худшего из бывших председателей Совета управляющих ФРС за всю историю ее существования».[221]

Гринспен может сколько угодно бежать от реальности, однако стереть его слова и поступки нельзя. Факт состоит в том, что Рэнд потерпела крах. Ее идеи разбились о реальный мир, в котором маниакальный эгоизм — не благо, а вред; в котором бизнесмены, привлеченные запахом денег, пускаются во все тяжкие, а капитализм требует правительственного надзора, потому что иначе неумеренность капиталистов погубит и финансовую систему, и общество в целом.

Бытие по-прежнему бытует, и это замечают все, кроме рэндианцев. Натаниэль Бранден хорошо сформулировал в своих мемуарах эту мысль: «Сегодня кажется болезненно очевидным, что если уважение к реальности является главной добродетелью объективиста, то мы далеко не всегда развивали в себе это качество, а в один прекрасный день реальность неизбежно возникает на пороге и предъявляет вексель к оплате».[222]

16. Пророчество

Леонард Пейкофф был наследником Айн Рэнд, но только формально. Он был слишком уж большой подхалим — даже по меркам Рэнд, — чтобы стать лидером движения и вызывать доверие у последователей, и слишком уж поверхностный человек, чтобы претендовать на место своей наставницы. Роль вожака досталась человеку способному, который и взял на себя управление Институтом Айн Рэнд в конце 2000 года.

Ярон Брук — по всем признакам выдающийся лидер. Он — харизматичный оратор, отличный лектор и проницательный писатель. Он балансирует на грани фанатизма, что было свойственно и самой Рэнд, однако не переходит эту зыбкую грань в отличие от Пейкоффа. Он — решительный сторонник бескомпромиссного радикального капитализма, не ведающего угрызений совести.