Вселенная Айн Рэнд: Тайная борьба за душу Америки

Финансист и бывший менеджер хедж-фонда, Уоррен Баффет, один из богатейших людей на планете, в 2010 году вызвал ярость объективистов, публично объявив о решении раздать большую часть своих богатств и призывая других супербогачей отдать хотя бы половину своих состояний.[108] Ярон Брук вместе с аналитиком Института Айн Рэнд Доном Уоткинсом нападали на Баффета в свой колонке на сайте Forbes.com за то, что его «обет дарения» являет собой «обет покаяния». Цитируя взгляды на филантропию «современной наследницы греков Айн Рэнд», Брук с Уоткинсом осуждают Баффета и Билла Гейтса, который к нему присоединился. Они напоминают этим двум мультимиллиардерам, что сохранение денег в той же мере соответствует принципам высокой морали, как и их раздача. (Может быть, даже и в большей мере, подчеркнули они.) «Каждый доллар на вашем банковском счете отдан вам каким-то человеком, который расстался с ним по собственной воле, отдал в обмен на продукт, который, по его мнению, ценнее этого доллара, — уверяли они. — У вас нет моральных обязательств, требующих что-либо кому-либо „возмещать“, потому что вы ничего ни у кого не отнимали[109]».[110]

Напрасно Брук и Уоткинс беспокоились. Склонность к благотворительности, проявленная Баффетом, Гейтсом и Соросом, явление редкое среди менеджеров хедж-фондов. Один мой знакомый директор музея сказал, что сегодня у спонсоров в ходу присказка: «Что я с этого буду иметь?» — какой «подарочек»: общественное признание, контракты? Можно считать это проявлением жадности или скаредности, если только ваш ориентир — не Рэнд, создавшая множество интеллектуальных орудий, чтобы защищать подобную жизненную позицию.

Трейдеры и банкиры — прагматики, а не идеологи. Они сомневаются, становиться ли им активными объективистами. Они лучше будут получать прибыли в экономике, контролируемой государством, чем выступать против нее. «Почти никому из управляющих хедж-фондов не нравится политика Обамы, но при любом раскладе кто-то выигрывает, а кто-то теряет», — сказал Колвин. Хеджеры пытаются избавиться от проигравших и заполучить в свой лагерь победителей, а не вести борьбу с тем, что правые считают авангардом социализма. «Конечно, это несколько обескураживает», — признался Колвин, выступая с позиций активного объективиста. Однако же, он заметил, что число хеджеров, принимающих участие в движении Рэнд, постепенно растет.

Колвин сильно отличался от стереотипного менеджера хедж-фонда — выходца из обеспеченной семьи, выпускника Йельского университета, помешанного на работе. Он также был нетипичным объективистом, что поволяет считать его одним из самых интересных людей, с которыми мне удалось побеседовать в процессе работы над этой книгой.

Колвин — сын старшего сержанта Военно-воздушных сил США, поэтому все детство провел в разъездах. Поступил в университет Миссури, финансируемый государством, о чем в среде объективистов обычно предпочитают забыть. Днем он работал, учился по вечерам, поэтому окончить университет ему удалось только через семь лет. После выпуска он усердно трудился в разных фирмах, начав с должности биржевого маклера в региональной брокерской компании, а через десять лет стал уже президентом компании «Tremont Capital Management», одного из крупнейших хеджфондов, инвестирующих другие хедж-фонды.

И все это без особого влияния Рэнд. Колвин шел обычным путем зрелого объективиста, прочитав в университете романы «Источник» и «Атлант расправил плечи». До недавнего времени его причастность к объективизму этим и ограничивалась: знакомством с книжками, прочитанными в незапамятные времена, — как это было со мной, пока я не взялся за свое расследование. Однако за последние годы интерес Колвина к Рэнд резко возрос. И, уйдя в отставку, он вплотную увлекся объективизмом.

Ранний выход на пенсию вроде бы не согласуется с основами рэндианского мира, где высокие и стройные мужчины и женщины живут и умирают, постоянно пребывая в состоянии творческой созидательности. Колвин мыслил иначе: «Один инструктор по персоналу, сотрудник моей компании, спросил меня: „А тот Барри Колвин, которым ты был двадцать лет назад, не удивился бы тому, кем стал нынешний Барри Колвин?“ Я ответил: „Нет, но он не удивился бы, даже если бы я стал дальнобойщиком“. И я действительно так считаю».

Я не вполне понял, что он хотел этим сказать, но следующая его фраза была полна здравого смысла, пусть и несколько грубоватого. «Это тяжкий бизнес, — сказал он. — Последние тринадцать-четырнадцать лет я всего дважды смог побыть дома на нашу с женой годовщину, потому что находился в постоянных разъездах. Я просмотрел выписки по нашим банковским счетам и понял, что там достаточно средств, и я вполне могу выйти в отставку. Нам нужно не много, при нашем образе жизни мы вполне счастливо проживем на то, что есть. Так почему же не выйти в отставку?»

Что ж, эти рассуждения порадовали бы Рэнд, которая питала неприязнь к любителям избыточной роскоши.