Читаем Вселенная Алана Тьюринга полностью

Особенной неопределенностью характеризовался июнь 1954-го. Женевские переговоры по вопросу Вьетнама сравнивали с мюнхенскими. Теперь пришла очередь американских горожан отрабатывать укрытие в бомбоубежищах, тогда как в Британии возродили войска местной самообороны – прием в ее ряды начался в Вилмслоу на последней неделе мая. Не менее напряженной, чем в Европе, была и обстановка в Азии. Перевооружение Западной Германии дополнительно подливало масла в огонь. Правила игры изменились, переменился и смысл прошлого. Серебряные слитки давно пропали, старые мосты оказались сожжены, но возникли и новые на прочном фундаменте из бетона. Настал черед немцев прийти на выручку, пока бывшие враги заняты поисками в своем стане шпионов и предателей. Именно 2 июня в газетах напишут, что «новичок» в Принстоне лоялен, но считается «риском в области безопасности». Как можно было заявить об уверенности в Роберте Оппенгеймере, когда он был известен неудобными мыслями и неверными знакомствами. В то воскресное утро газеты освещали еще одну особую тему. Неярко, приглушенно, почти смущенно воздавались почести тем, кто ровно десять лет назад высаживался на пляжи Нормандии.

* * *

Алан Тьюринг уже не остров, но заблудшее теченье в море бед. Следователь говорил о «неустойчивости его умственного склада» – образ, весьма близкий к морфогенетической модели самого Тьюринга в момент кризиса. При росте температуры равновесие системы становится все более и более неустойчивым. Аналогично и по мере роста политической температуры уравновешенность Алана постепенно сходила на нет. В одной из проблем слились его жажда свободы, с одной стороны, и последствия былых обещаний – с другой. Разве мог он пересечь границу вновь летом 1954 года, когда никто не знал, как будут развиваться события, когда в самом разгаре была паника вокруг гомосексуалистов? Весь год Министерство иностранных дел издавало меморандумы о вербовке со стороны СССР. Одновременно ширились проверки «благонадежности». Ситуация усугублялась заявлениями со стороны советского перебежчика Петрова. В то же самое время суды на Монтегю продемонстрировали, что теплая вера британцев с свое правительство как власть «бархатной перчатки», далеко не всегда имела под собой почву. В любой момент Алану могли состряпать обвинение на основании давно прошедшего романа. Вот во что вылилась волна преследований, когда хватало лишь малейшего подозрения и туманнейшего обвинения. Достаточно прочитать любую газету, если он сможет заставить себя это сделать, чтобы понять – его загнали в угол. Тьюринг всегда был готов ограничить борьбу своим личным пространством – тем пространством, которое оставит ему общество, но сейчас ему не оставили ничего.

Е. М. Форстер, стремясь ответить на ересь Короля бравадой, писал в 1938 году, что если бы ему довелось встать перед выбором предать страну, или предать друзей, то он надеется, что хватило бы смелости предать родину. Для него личное всегда стояло выше политики. Но для Алана Тьюринга, в отличие от Форстера, Витгенштейна, Харди вопрос был отнюдь не отвлеченным. Личная жизнь смешалась с политикой, а политика влезла в личную жизнь. Он сам сделал в свое время выбор, решив работать на правительство. Дал обещание самому себе. Таким образом для Тьюринга выбор заключался в том, предать ли одну часть себя, или другую. Как бы он не колебался между данными альтернативами, мышление категориями безопасности не было лишено логики – и не стоило ожидать от него интереса к идеям свободы и развития. На подобное Тьюринг не имел права, он сам бы согласился с таким выводом. Допустим, он обхитрил ополчение, но в значимых вопросах не оставалось никаких сомнений – на него распространяются законы военного времени. А война идет. Идет сейчас.


Черчилль обещал кровь, слезы и лишений – и данное обещание политики сдержали. Десятью годами ранее десять миллионов соотечественников Алана принесли в жертву. От их выбора мало что зависело. Роскошь выбора в вопросах принципов и свободы сама по себе является огромной привилегией. Лишь предположения о «головах в песке» 1938 года позволило ему занять подобное положение, а за его место в 1941-м многие отдали бы все, что имеют. По большому счету жаловаться Тьюрингу грешно. Последствия распространились, усугубляясь, и привели к беспощадному противоречию. Своим же собственным изобретением он погубил курицу, несущую золотые яйца.


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное