Можно было убедиться, что «Далила» кодировала фразы Черчилля в белый шум – замечательно ровное и неинформативное шипение. А затем, в процессе декодирования выходной сигнал восстанавливался: «…И я должен предупредить вас, что в целях обмана и дезориентации врага, а также военных учений будет много ложных тревог, ложных атак и генеральных репетиций. Мы тоже можем стать объектами новых типов вражеских атак. Британия может все выдержать. Она никогда не отступала и не терпела поражений. И когда будет дан сигнал, все мстящие нации бросятся на недруга и выбьют дух из жесточайшей тирании, которая стремилась помешать прогрессу человечества».
«Далила»
Как главные гусаки, они, наверняка, догадывались, что пророчества Черчилля были отчасти обязаны продолжавшейся поставке „золотых яиц“, как и тот факт, что к тому времени, как «Далила» закодировала его слова, они стали реальностью. Перехитрить немецкое командование удалось, и в критические моменты Нормандской компании Алан с коллегами наслаждались своим преимуществом слушать историю от другой стороны.
…«Далила» была закончена примерно в то же время, когда немцы сдались. И не было никакого особого стремления усовершенствовать ее характеристики ни для Японской войны, ни для использования в будущем. И улучшение ее базы было встречено со сдержанным энтузиазмом.
…В день победы в Европе, 8 мая 1945 г., Алан отправился вместе с Робином Гэнди, Доном Бейли и Аланом Уэсли на прогулку по окрестным лесам в Полеспери. «Что ж, война закончена, теперь вы можете рассказать все», – сказал Дон полушутя-полусерьезно. «Не будьте глупцом», – ответил Алан, и больше не произнес ни слова.
Закат гения. Власти предлагают выбор: лекарство или тюрьма?
Уже к 1950 году Тьюринг стал изгоем, эдаким Троцким компьютерной революции. Примерно в это же время окупилась и работа над «Энигмой»:
«Я создал на манчестерском компьютере небольшую программу, используя лишь 1000 единиц памяти». Другими словами, он разработал шифр, который считал неприступным, даже со знанием текста.
Летом 1950 года он решил порвать со своей жизнью портфелей, домовладелиц и их фарфора. Тьюринг покупает дом в Вилмслоу – районе жилья для среднего класса в городе Чешире, что в десяти милях к югу от Манчестера. Дом был в викторианском стиле с общей стеной и располагался в районе, отдаленном от железнодорожной станции, который отделился от города в деревеньку Дин Роу. Прямо за ней расстилались холмы и поля района Пик. Здесь, по крайней мере, он обрел свободу. Тьюринг хотел жить один, однако наедине с собой он вряд ли был более одинок, чем среди сводящей с ума толпы.
Дом «Холимид» был большой, чем ему требовался. Немного по-барски, учитывая жилищный кризис 1950 года. Несмотря на то, что Тьюринг обставил дом весьма неплохой мебелью, в нем осталась атмосфера пустоты и некий налет временного жилища. Его представления о том, как жить, явно не соответствовали представлениям респектабельных соседей. В одном ученому повезло – его соседи по дому, с которыми он делил стену, семья Веббов, были весьма расположены к Тьюрингу. Оказалось, что Рой Вебб жил в Шерберне почти одновременно с Аланом, а теперь работал адвокатом в Манчестере. Семья приглашала Алана на чай, а порой на ужин. Он пользовался их телефоном, так как своего не имел. Даже сад был общий, и Веббы ухаживали за частью, принадлежавшей Алану. Его досугом стали садоводство, шахматы и бег на длинные дистанции. Однако речь, скорее, шла о том, чтобы предаваться безделью на лоне природы, а не об уходе за лужайками предместий. «Зимой ничего не растет», – объяснял он Рою Веббу свое попустительское отношение к растительному миру. Веббы привыкли видеть Алана в любое время года в жилете и шортах и даже временами оставляли с ним своего маленького сына Роба. Тьюрингу занятие пришлось по душе: наблюдения за пробуждением разума и зарождением сознательной речи вызывали в нем интеллектуальный интерес, не говоря уже об удовольствии от общения, которое разделял и мальчик. Позже они часто сиживали с Веббами на крыше гаража, и однажды было слышно, как они горячо обсуждают, простудился бы Бог, посиди он на земле.