Вселенная довольно бесконечна (фрагмент)

Он и впрямь был красив и молод, этот Петр Манфред. Его обаятельная улыбка, сердечный смех могли подкупить всех, кроме меня и Ярды Боухача. Густые волнистые волосы покрывали его голову жестким черным шлемом. Мне даже показалось в первый раз, что теннисный мячик отскочил бы от них, не коснувшись темени. Брови и глаза у Манфреда тоже были черными. Сейчас я уже смутно помню его лицо. Он был атлетом, но лицо не казалось изможденным и костлявым, как у спортсменов. Наоборот, пухлые щеки скорее напоминали персики. Благодаря им и энергичному подбородку с ямочкой он выглядел совсем не слабаком.

Вы думаете, что мы с Ярдой ревновали? Да, мы не красавцы. Ярда толстый, с перебитой переносицей и похож на медведя; я тощ и долговяз, а кроме того, с двадцати пяти лет имею плешь. Островок волос случайно остался на лбу, нос уныло свисает, как банан. Но поверьте, с ревностью наши чувства ничего общего не имели. Мы не выносили Манфреда еще до того, как ассистент Ирки сломал ногу. И парни из операторской, электронщики и робототехники тоже. Все это люди, знающие свое ремесло и стоящие в стороне от дворцовых интриг. С тех вообще никакого спроса, их имена даже в титрах не появятся. И все-таки спецы не любили Манфреда, и это укрепляло мою уверенность в собственной правоте. Ведь от Петра веяло презрением к нашей конторе, он всем давал понять, что попал в Сеть случайно и не собирается тут оставаться. О нем еще заговорят во всей Планетарной Федерации, он будет заседать в Совете, руководить Сетью раз в неделю: от половины десятого до десяти по средам. Он захохотал, увидев нашего «Поросенка». Как это Сеть не купит вам приличную тачку? Я заметил, как побагровел Ярда. На нашем корабле мы проехали пол-Галактики и столько всего пережили, что Манфреду и не вообразить. Ирка Ламач терпеливо объяснял Петру, что средств не хватает, может, через несколько лет выделят и «Викинг», ведь Сеть собирается переходить на новый класс кораблей — типа «Садко». Ламачу импонировала самоуверенность Петра и то обстоятельство, что Манфред сумел полгода продержаться в таком осином гнезде, как наша контора.

А мы с Ярдой продолжали собирать портрет Петра из мелких замечаний, оброненных словечек, улыбок и взглядов. Он был хитер и хорошо маскировался. Но однажды все-таки проявил себя. Тогда, помню, Алена, ответственный редактор, — ну та, у которой потрясающая грудь, — сказала Петру:

— Знаете, с вашей внешностью и интеллектом вы вполне могли быть космонавтом!

Манфред страшно покраснел, но тут же взял себя в руки и забормотал, что космонавтом может стать лишь человек исключительных физических и духовных качеств. Даже Алена заметила его смущение, но, к несчастью, не сделала для себя выводов. Тогда я отвел ее в сторону и сказал, что этот придурковатый Манфред наверняка бы хотел быть космонавтом. Но Алена рассмеялась мне в лицо.

Ах, Алена, куда делся твой ум? Ведь ты одна сумела бы убедить Ирку, что такой тип, как Петр, не подходит для Профкоманды. До сих пор не понимаю, как она могла настолько поглупеть! Из этого надо сделать вывод: и отличная баба — всего лишь баба, нельзя на нее положиться так, как на мужика. С другой стороны, следует признать, что самым большим идиотом во всей этой истории выступает Петр Манфред; и отсюда еще один вывод: конечно, женщина может легко сделать глупость, но по-настоящему беспредельный идиотизм все-таки мужское дело.

Мы стартовали, значит, в пятницу тринадцатого. В 2445 году первая пятница тринадцатого пришлась на март. Не стоит и говорить о том, что перед самым носом «Поросенка» дорогу нам перебежала черная кошка. На борту нас встречал Венца Мадр, обычный рейсовый пилот, никакой не коммодор или капитан первого класса. При нем была та же веселая компания, которая возила нашу команду ко всем чертям бог знает сколько раз. На космодроме никто нас не провожал, да и с чего бы? Кого интересует старый ободранный «Поросенок» и стая матерых телеволков? Вот через пару дней, когда будет стартовать Фукуда, поднимется великий шум. Впрочем, «Викинги» не стартуют с такого убогого космодрома, которым располагает наша Сеть. Позднее, когда события развернулись так, как развернулись, все в один голос утверждали, что очень нервничали на старте из-за дурных предчувствий. Болтовня! Кроме меня да Ярды, все шутили и улыбались Петру Манфреду, который оказывался в пяти местах одновременно, острил, пел, играл на окарине, рассказывал Алене о психологии растений, а Люде — о привычках своей мамы. Только мы с Ярдой чуяли неладное.