Вселенная файа. Трилогия

   Под пепельным диском блуждающей планеты целое созвездие цветных огней отмечало лабиринт главного столичного аэропорта. В заливавшем крошечную отсюда стеклянистую громаду главного здания и грузовые площадки ярком бело-желтом свете отблескивали корпуса тесно стоящих самолетов. Один из них бесшумно катился по бескрайней плоскости летного поля. Вот он остановился на минуту в начале полосы, окаймленной двумя рядами мерцающих красных огоньков, и, бесшумно разбежавшись, взлетел.

   Набирая высоту, самолет повернул на запад, потом на юг, мигая сигнальными лампами и, сверкнув напоследок золотисто-белым огнем выхлопа, исчез с глухим замирающим гулом, казалось, исходившим из всего беспредельного сумеречного пространства.

   Хьютай чуть повернула голову, искоса глядя на любимого. Анмай был рослый, гибкий и мускулистый, почти не изменившийся со дня совершеннолетия, - хотя ему исполнилось уже двадцать шесть лет, - широкогрудый, с чуть впалым животом и длинными крепкими ногами. Его смуглое скуластое лицо, почти неразличимое в темноте, было спокойно, большие, широко расставленные серые глаза казались залитыми сплошной чернотой, впитывая мрак севера. Именно они дали ему имя - Анмай, Широкоглазый.

   Там, сразу за внешним обводом Цитадели, начиналась каменистая бесплодная равнина Пустыни Тьмы, - плоская, безжизненная, неизмеримо печальная в неизменном сумеречном свете. Над ней, уже за много миль, поднималась неровная цепь мертвых, разрушенных гор, чьи южные склоны окрасил бледный свет негаснущей зари. Их очертания казались очень четкими в прохладном чистом воздухе пустыни. На них, уходя далеко вправо и влево, мерцали, почти угасая, созвездия темно-синих, призрачных огней сторожевых фортов, охранявших спуск на низменность. За ними залегла полоса мглистой, беспросветной темноты, сливавшейся с беззвездным небом. Казалось, что там нет земли, - один бесконечный мрак, и в нем можно падать... и падать... и падать...

   Вдруг в этой тьме вспыхнул огонь, - крошечная, быстро угасшая искра, - и острые глаза Вэру тревожно сузились. Там, за последней линией обороны, не могло быть никого, - ни людей, ни файа, ни животных. Даже беглые одичавшие гексы никогда не заходили так далеко на север, к Пустынному Морю.

   Что там случилось? Выстрел из огнемета? Взрыв? Кто мог это сделать? Для чего?

   Задумавшись, он почувствовал, что весь дрожит, - не только потому, что промерз до костей под неутихающим холодным ветром. Хьютай поёжилась.

   - Я замерзла, - тихо сказала она. - И мне страшно. Пошли домой.

   Закрыв вход, Анмай обхватил плечи, - он никак не мог согреться. Хьютай хмуро смотрела на него. Чувствуя неутихающую тревогу, он вызвал командный бункер Цитадели... но никто не ответил ему.

   - Никого нет у пульта, - предположила Хьютай. - Или...

   - Я пойду схожу в штаб, - стараясь, чтобы голос звучал небрежно, ответил Анмай, надевая ременные сандалии.

   - Я с тобой.

   - Боишься меня отпустить? - он легко притянул Хьютай к себе, зарылся лицом в её волосы. - Не надо. Мы же дома.

   Повернувшись к главному выходу, он с трудом стер с губ невольную улыбку. Лицо его стало серьезнее, оно приняло суровое и решительное выражение, подобавшее ему, Единому Правителю Фамайа.

   Тем не менее, его сердце сжимал отчаянный страх.

   ГЛАВА 2.

   В НАЧАЛЕ ЭРЫ

   Выдь на Волгу! Чей стон раздается,

   Как предвестник грядущей беды?

   Этот стон у нас бунтом зовется:

   То голодные просят еды.

   "Бич", 1906, N3.

   Стальная плита с жужжанием отползла направо, открывая узкую, изломанную лестницу. Сквозь шесть метров межтеррасного перекрытия она вела вниз, в просторный холл с высоким потолком, - отсюда начинался пустынный коридор, освещенный синевато мерцающими трубками редких ламп. Его тускло блестевшие стены казались сплошными темными окнами.

   Анмай пошел к центральному стволу пирамиды, невольно посматривая по сторонам. Погруженные в гладкое стекло барельефы нагих юношей и девушек выступали со сказочной реальностью; их гибкие смуглые и светлокожие тела сплетались в замысловатых позах. Выше шли барельефы звериных морд, искаженных безумной яростью, - в натуральную величину и натуральной окраски. Они алчно смотрели вниз, - на прекрасные юные лица с застывшими навеки выражениями нежности и страсти, и зрачки Вэру сузились в ответ на блеск множества горящих, неподвижных глаз, провожавших его из-за грани небытия безмерно глубокими взглядами.