Вселенная файа. Трилогия

   А что, если в конце их пути не окажется ничего, - ни смерти, ни освобождения, ни даже возможности вернуться? И они будут обречены странствовать по этим чуждым мирозданиям, - целую вечность, пока безвременье не примет их в свои безысходные объятия? Это порой казалось ему неизбежным и приводило в тоску. Он знал, что каждый день, каждый миг висит на грани смерти, - но тут он ничего не мог сделать, лишь вовсе не думать об этом. И ещё, их всех донимало одиночество, - донимало тем сильнее, чем сильнее они пытались бороться с ним.

   К чему эти тщетные усилия? Всё равно, полной меры этого одиночества они не могли представить, как не могли представить отделившего их от родины расстояния, - доступные им величины просто не могли его отразить. Да и существовала ли она ещё, их родная Вселенная? Впрочем, раз они не могли в неё вернуться, этот вопрос не имел вовсе никакого смысла...

   Анмай потянулся, и вышел в общее помещение, - совершенно пустое, и с мертвыми слепыми экранами. Все экраны на "Товии" давно перестали даже мерцать, - впрочем, они и раньше не показывали ничего, привычного глазу. Взглянув на пыльную плиту, он внезапно разозлился.

   Он знал, что должен исследовать и понимать те невообразимые миры, сквозь которые они проносились. А вместо этого он боялся их, бежал от них, хватал каждый новый день, как последний, как утопающий хватает воздух. Всю жизнь он стремился понять как можно больше, знать даже то, чего никто знать не должен. И вот, это стремление завело его в Путешествие Вверх - затею, безумнее которой нельзя было помыслить. Вокруг них были миры, невообразимые, не виденные ещё никем, миры, которые никто не мог даже представить, - и что же? Он страшился их, не хотел смотреть и слушать, и всё чаще стремился лишь к одному, - искать спасения в любви, занимаясь ей в исступлении, даже через силу, пока не проваливался в каменно-тяжелый сон. Он понимал, что так и должно быть, что им - и никому, - не следует здесь находиться, что они углубились в запретные для всех бездны, и давно должны умереть.

   В этот миг белое ликующее пламя разнесло его сознание в клочья.

   ......................................................................................

   ...Анмай очнулся сразу, словно в нем включили свет. Он неловко лежал на полу, уткнувшись лицом в лужу темной, липкой, застывшей крови, - его собственной. Упав, он ухитрился разбить лицо, - губу и нос, - и кровь, похоже, остановилась далеко не сразу...

   Он с усилием отодрал прилипшую к кровавой луже щеку и поднялся, тут же удивленно замерев. Комната... перевернулась, он лежал не на полу, а на стене, возле двери. Теперь ясно, почему он так грохнулся, - при таком перевороте высота получалась приличная. Тело ныло, но Анмай чувствовал себя странно легким и свободным.

   Он ошалело помотал головой, чтобы опомниться, тут же испуганно замер, - но ничего не случилось. Глубинное пение исчезло, вместе с головокружением. И уже ничего не толкало его в сторону...

   Он вновь ошалело помотал головой. Исчезли и звуки. Его оглушила тишина, - абсолютная, мертвая. Раньше на "Товии" тоже было тихо, но стоило лишь прислушаться, - и из-за грани сознания тут же выплывали звуки массы работающих механизмов, неясные и приглушенные до того, что слух отказывался их различать. А сейчас стало совершенно тихо, - ни звука. Сколько он не вслушивался, он слышал лишь тихое пение крови в ушах. И больше - ничего. Свет потолка стал странно тусклым, а жар, - каким-то особенно мертвенным, неподвижным.

   Пораженный ужасной догадкой, Анмай отошел в угол и присев, накрыл ладонью щель кондиционера. Как он и ожидал, воздух не шел.

   Окончательно растерявшись, он вдавил кнопку весма, - единственного предмета своего одеяния - и попытался связаться с "Товией" или "Укавэйрой". Ничего. Ни ответа, ни звука. В его мыслях царила та же мертвая тишина.

   Когда он понял, что это означает, его окатила мертвенная слабость обреченного, мышцы обмякли, как ватные, он испугался, что провалится вниз, или растечется по полу. Даже для дыхания вдруг не осталось сил. А что-то в его сознании издало мерзкое торжествующее хихиканье, - бесконечное Путешествие Вверх, наконец, закончилось.

Глава 15.

Лишь память...

   Всё это было так давно,

   И где-то там, за небесами.

   Куда мне плыть - не всё ль равно,

   И под какими парусами?

   Николай Гумилев.