Вселенная философа (с илл.)

Далее, конформист приобретает глубокое убеждение в том, что каждый, кто пытается бороться против тех порядков, к которым он подлаживается, попросту ненормален. Лев Гинзбург, анализируя в своем очерке «Потусторонние встречи» психологию конформизма в гитлеровской Германии, пишет: «В голове у гестаповцев просто не укладывалось, что на такое дело, как составление антиправительственных листовок, человек способен пойти лишь на основании своих убеждений, из нравственного долга. По их мнению, тут обязательно должно быть „что-то“, какая-то червоточина, патология, какой-нибудь гнусный порок, который заставляет людей выступать против существующего режима, причем без всякой реальной перспективы на захват власти, без претензий на то, чтобы самим сесть в правительственное кресло, и т. д. Единственное, чем оставалось объяснить их поступок, была „глубочайшая испорченность“, то есть, что это попросту выродки, отщепенцы, люди с извращенной психикой и болезненными комплексами. И в гестапо за два-три дня, отпущенных на следствие, упорно искали эти комплексы…»

Но и конформист не исчадие ада; и, увы, ничто человеческое не становится ему чуждым до конца. В том числе и угрызения совести. Попробуйте высказать такому человеку в лицо что-нибудь вроде написанного выше — он искренне возмутится. Он не считает себя таким. Он глубоко убежден, что виноват не он, что «все такие», что «среда заела» и что «в этих трудных условиях он делал все, что мог».

Короче говоря, конформист лицемерит не только пе-ред другими, но и перед самим собой. Представляя себя в своих глазах иным, чем он есть на самом деле, конформист совершает свое второе сальто.

Действительно, делая вид, что служит обществу, конформист наиболее «приличным» способом удовлетворяет свои частные интересы. Так какой-нибудь представитель демократической или республиканской партии в США, пытаясь свалить своего соперника и сделать свою карьеру, кричит о том, что лишь его партия и лишь он могут наилучшим образом обеспечить «свободу», «демократию» и т. д. и т. п. Как отмечает Э. Соловьев, для каждого участника такой конкуренции «общий интерес группы есть именно система фраз, которую он преднамеренно выставляет против другого».

Общепринятые стандарты поведения в антагонистическом обществе являются, по словам того же автора, «инструментами частного интереса, и, следовательно (понимает ли это отдельная личность или нет), орудиями сознательного лицемерия».

Но, повторяю, и самый испорченный человек — все же человек, и что-то социальное, пусть даже в очень искаженной форме, в нем сохраняется. Редко встретишь такого циника, который перед самим собой откровенно назовет себя подлецом и лицемером. Даже войдя в свой дом — свою крепость, даже наедине с собой конформист остается в маске. Актер никогда не сыграет свою роль, если не верит в нее. Политикан, обманывающий избирателей, вынужден заниматься и самообманом. И тут на помощь приходят мифы: о защите западной культуры, о миссии белого (или желтого) человека — о чем угодно, только бы поубедительнее.

Альберт Шпеер, бывший министр вооружения в правительстве Гитлера, в беседе со Львом Гинзбургом показал, например, неплохое понимание роли такого мифотворчества в проведении преступной политики:

«…В двадцатом веке, в величайшем столетии техники, люди научились изготовлять мифы так же надежно и с той же целью, что пулеметы или бомбардировщики. Появились искуснейшие специалисты этого дела, мастера мифотворчества. В этом отношении миф расы, или миф крови, или миф фюрера были, по существу, своеобразным видом оружия, может быть, более страшным чем любой сверхтанк или пушка. Они поражали самый главный участок — человеческий мозг и подчиняли себе человека целиком, без остатка».

Правда, тут же он добавляет: «Не состояла ли в этом и моя личная трагедия?» Трагедия? Полно, стоит ли называть таким словом сознательное самоопьянение, сознательное приведение своей психики в такое состояние, когда легко и безответственно идешь на преступление…

Итак, конформист сначала угодливо ставит себя с ног на голову, а потом «мужественно» уверяет себя, что как никогда твердо стоит на своих ногах. Наблюдая эту изощренную и опасную патологию, еще раз удивляешься, почему порочного человека сравнивают порой со зверем. Если бы зверь… Ведь это только в басне волк оправдывает свое нападение на ягненка соображениями высшей справедливости. На самом же деле со зверем просто — всегда знаешь, что от него ждать. Существо, уже переставшее быть зверем (обладающее человечески-ми средствами) и еще не ставшее Человеком (не приобретшее подлинно человеческих целей), гораздо опаснее.