Вселенная философа (с илл.)

Что в них общего? И тот и другой лишены внутреннего стержня, у них нет собственных продуманных и выстраданных взглядов на жизнь. Что в них различного? Догматик — рычаг в руках одной какой-то силы. Скептик по видимости не служит никому, болтаясь «между небом и землей». Но только по видимости. На самом деле он служит кому угодно, только бы обеспечить себе жизненный комфорт: скептическая усмешка должна быть сытой. Не имея твердого взгляда и ясного направления в своей общественной деятельности, скептик дезориентирует, сбивает с толку других. А в это время выгодно обделывает свои личные делишки: здесь у него нюх отличный.

Скептик изворотливее и, главное, «обаятельнее» догматика, а потому — опаснее. И вообще это более модная фигура. Вот почему в этой главе Философ намерен дать бой Скептику на его собственной территории.

Но прежде чем заняться этим, отметим два обстоятельства. Во-первых, не каждый скептик обязательно был догматиком. Противопоставляя скептицизм и догматизм как две метафизические крайности, Э. Ильенков стремится в то же время показать, что это две стороны одной и той же медали. Действительно, догматик легко может стать скептиком, а скептик, устав от безверия, уткнуться носом и душой в какой-нибудь «цитатник». В этом плане, продолжая мысль Ильенкова, можно сказать, что догматик — это отчаявшийся скептик, что догма — последнее прибежище безверия. Но возможность такого взаимопревращения не означает, разумеется, что это единственный способ появления догматиков и скептиков.

Можно, так сказать, целеустремленно идти к одному из этих полюсов. Мне, например, как преподавателю и пропагандисту не раз приходилось встречать в молодежной аудитории наряду с людьми живой пытливой мысли догматические и скептические «вкрапления».

Молодой догматик стремится записать слово в слово и сдать (зачет, экзамен и т. п.). Вопросы, размышления — зачем?

Молодой скептик заранее ни во что не верит. Его интересует не получение знаний, а возможность демонстрации своего «тонкого» нигилизма: а ну-ка я «припру» лектора ехидным вопросиком.

Однажды после прочтения курса марксистско-ленинской этики я распространил среди студентов анкеты, в которых они (не называя себя) должны были высказать свое мнение о прослушанных лекциях. Недовольные отчетливо разделились на две группы. Смысл одних претензий сводился к тому, что в лекциях слишком много дискуссионного материала и «общих рассуждений» (так были квалифицированы мои попытки обосновать нравственные нормы и связать их друг с другом). Слушатели этого рода надеялись получить не столько знание этики (науки о нравственности), сколько этикета (списка правил «приличного» поведения). Им неинтересно, почему надо придерживаться того или иного правила, — принято в «приличном» обществе, следовательно, выучим наизусть — и баста. Другие товарищи наоборот были недовольны категоричностью моих выводов: уж слишком все просто получается, реальная жизнь сложнее.

Конечно, жизнь сложна. Но можно довольствоваться сознанием этой сложности и оправдывать этим свое бездействие: «Где уж нам тут разобраться». Можно стремиться найти в этой сложности простые и ясные ориентиры. В последнем я вижу задачу науки. Скептика такой подход не устраивает, ибо обязывает его к определенному («слишком категоричному») выбору.

Во-вторых, Э. Ильенков, говоря о нежизнеспособности «половинок», все же — в более глубоком смысле — прав. Эти проявления конформизма живучи и выгодны для сохранения чисто биологического существования. Но они, как способы поведения людей, совершенно негодны для организации оптимальной жизни общества. Это сорняки — наследия предыстории; для них не будет питательной среды в обществе, построенном на разумных началах. Следовательно, вопрос стоит так: как сделать нежизнеспособным то, что упорно мешает оптимизации жизни общества? Теоретическое развенчание скептицизма должно способствовать решению этого вопроса.

Рассмотрим некоторые характерные черты скептицизма и покажем их внутреннюю противоречивость и опасность тех следствий, которые из них вытекают.

Широта взглядов. Скептик гордится этим своим качеством. Он будто бы непредвзято смотрит на любые жизненные позиции, с усталой снисходительностью отмечая их неизбежные слабости: такова жизнь.

Что ж, догматик «узко» примостился на одном стуле. Скептик пытается «широко» сесть между двумя стульями. Понятно, что он не торопится приземляться (определять свою позицию). «Если догматик упорствует, защищая одну „половинку“ истины против другой, не умея найти „синтез противоположностей“, „конкретную истину“, то скептик, также не умея осуществить конкретный синтез, по крайней мере видит обе половинки, понимая, что обе они имеют основание… И колеблется между ними» (Э. Ильенков).

Что за бессильная «широта»! Однако не спешите сочувствовать. Бессилие это вредно для борющихся сторон («Кто не с нами, тот против нас») и выгодно уклоняющемуся от битвы. Выгодно и физически и морально. Скептик бережет свои силы, но не из вульгарной трусости («Как можно!»), а вследствие… широты своих взглядов.