Вселенная философа

К. Вот именно. Самые, казалось бы, искусственные, непохожие на действительность построения современной науки, соединяясь друг с другом, в итоге дают такое знание, которое успешно руководит нашими действиями. Сам Эйнштейн вынужден был признаться: «Если не грешить против разума, нельзя вообще ни к чему прийти».

Н. Разум вообще нельзя уложить ни в какие каноны. Он в вечном изменении, его соотношение с действительностью всегда текуче, подвижно, гибко.

Д. Уважаемые коллеги, ваши представления о процессе абстрагирования напоминают мне алхимию: возьмем неизвестно что, получим золото. У Н. эта алхимия поэтическая, требование строгой определенности кажется ему кощунственным, оскорбляющим диалектический разум. У К. алхимия деловая, он твердо знает формулу смеси и стремится «делать дело», не утруждая себя «псевдовопросами», почему он поступает именно так, а не иначе. Но меня алхимия не удовлетворяет. Я хочу иметь, во-первых, точные знания, а во-вторых, точным должен быть ответ не только на вопрос «как познавать?», но и на вопрос «почему надо познавать именно так?».

К. Излишняя точность схоластична.

Н. И метафизична!

Д. И все же я позволю себе точно сформулировать вопрос о природе абстракции. Обозначим полное соответствие действительности через единицу, а полное несоответствие ей — через нуль. Чем больше абстракция удалена от реальности, чем меньше свойств реальных вещей в ней отражается, тем, следовательно, она ближе к нулю. Как же можно, двигаясь по частям к нулю, потом вдруг синтезировать эти приближающиеся к нулю фрагменты в нечто целое, приближающееся к единице? Не окажется ли тогда правым «просвещенный» обыватель, который склонен называть «слишком абстрактным» и «оторванным от жизни» все, что хоть сколько-нибудь выходит за рамки его опыта и его представления о «реальности»?

* * *

Описанный спор отражает вполне реальные точки зрения. Я прервал его изложение как раз там, где был поставлен решающий вопрос, в котором нам теперь предстоит разобраться.

А стоит ли? Не является ли такой вопрос узкоспециальным, интересующим только дотошных философов?

Приведем несколько примеров ь качестве ответа на это сомнение. Вам предстоит подготовить доклад, ответ на экзамене, написать статью, связно рассказать о каких-то событиях. В любом из этих случаев надо выделить что-то главное, а от чего-то отвлечься, абстрагироваться. Если вы это умеете делать, то результат вашей работы получится четким, последовательным, в нем не будет ничего лишнего. Процесс абстрагирования можно уподобить труду скульптора, высекающего статую из мрамора. А как заметил Норберт Винер, «работа Микеланджело — это работа критика. Он просто отбил от статуи лишний мрамор, который ее скрывал. Таким образом, на уровне самого высокого творчества процесс созидания представляет собой не что иное, как глубочайший критицизм».

А если вы не Микеланджело и у вас нет гениального чутья, позволяющего безошибочно определять лишнее? Тогда я сочувствую аудитории, слушающей ваш доклад, преподавателю, вынужденному принимать у вас экзамен, собеседнику, напрасно ищущему нить в лабиринте вашего бессвязного рассказа.

Человек, не знающий принципов правильного абстрагирования, либо некритично сваливает в одну кучу все (только бы больше), либо все отметает, доводя критицизм до нигилистического критиканства.

Умение абстрагироваться нужно и при распределении своего времени, и при выделении основных задач в своей деятельности (не просто отбросить неугодное занятие, но обоснованно отвлечься от второстепенного). Особенно необходимыми навыки правильного абстрагирования становятся в научном исследовании.

Ученые, не обладающие в достаточной мере такими навыками, склонны к двум крайностям. Одни безапелляционно заявляют: «Отвлечемся», а другие смущенно тянут: «Как же можно, ведь все в мире связано...» Рассмотрим в этом плане пример с измерением развития науки, уже упоминавшийся в предыдущей главе. Можно ли отвлечься от содержания научных публикаций и измерять прогресс науки только числом их? Читатель помнит, что ответ на этот вопрос был отрицательным.

Но что же все-таки отражает такое измерение?

Оно отражает рост количества научной информации и приемлемо в тех случаях, когда имеет значение именно количество передаваемых сообщений, а не содержание их. Так, для телеграфиста или наборщика книги совершенно безразлично содержание: тривиальнейшее предложение и гениальная мысль могут состоять из одинакового числа знаков. Следовательно, при планировании загрузки типографии число публикаций — важный показатель, а для оценки прогресса науки в целом — скорее отвлекающий фактор, способный завуалировать истинное положение вещей.

Из этого примера ясно, что хотя и все связано, но не во всех отношениях. Нагрузка наборщика не зависит от познавательной ценности текста, и потому, определяя эту нагрузку, можно абстрагироваться от качества и нельзя абстрагироваться от количества набираемых публикаций. А при оценке работы научного сотрудника нельзя абстрагироваться от качества его трудов и хвалить лишь за количество их.