Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 3

Диего вновь услышал ее бессловесный голос — он звучал чище и гуще, будто тихое завывание. Изнутри нее его обволакивала музыка, с каждой нотой сплетая его душу с ее душой. Она пела ему о глубоком черном океанском дне, подводных городах, высеченных из камней и раковин, куда не проникал солнечный свет. Он быстро, как гарпун, пронесся в соленой воде по величественным пещерам, населенным невообразимыми видами, одновременно прекрасными и отвратительными. Эпохи, давно минувшие — и грядущие — ослепили его разум; те, кто когда-то правил, однажды пробудятся. Они очистят планету от человечества, сбросив с ее лица хрупкие людские достижения, будто омертвевшую кожу.

Диего зарылся вытянутыми вперед руками в изорванную мембрану и стал раздирать ее еще сильнее. Он зачерпнул горсть стенающих завитков ее переплетенных детенышей и потащил их за собой наружу сквозь омерзительное зловоние. Когда он рухнул на песок, извивающиеся светлые создания стали корчиться рядом с ним, освобождаясь друг от друга, а затем слепо поползли навстречу волнам.

Наконец, последний из них соскользнул в воду, оставив Диего наедине с луной и величественной зловонной тушей. Он почувствовал, как на него накатила грусть, когда он увидел, как течение уносит прочь его штаны, и его стошнило в воду.

Утром здесь появятся ученые и репортеры. Они станут фотографировать, проводить замеры. Изумленно почесывая подбородки, они будут убедительно рассказывать об эволюции и цекалантах^[17]. Разрежут ее в своих лабораториях, поломают головы над загадками ее генов. Позже кто-нибудь осознает страшную правду; мир получит предупреждение и поймет, что человечество держат на коротком поводке.

Диего поднялся, его голое тело было липким от отвратительных соков и обезображенным от раздувшихся порезов. Он зарылся пальцами ног в песок и пнул его.

В последний раз подошел к отцовскому грузовику, порылся в бардачке, а затем достал из задней части кузова жестяную банку.

С таким состраданием, какого никогда не чувствовал прежде, Диего облил бензином все ее тело и ее мертворожденных детенышей. Он долго простоял, понимая, что музыка смолкла, и, наконец, поджег скомканные обрывки бумаг. Произнеся немую, невнятную молитву, бросил пылающие бумаги в нее.

Она занялась быстрым голубым пламенем, которое в иной раз заставило бы Диего отскочить назад. Вместо этого он пустился в неведомый танец вокруг нее. От испарений у него все сильнее кружилась голова. Обнаженный перед луной, песком и ветром, он произносил надгробную песнь, никогда прежде не звучавшую из человеческих уст.

Погребальный костер догорел — до рассвета оставалось около часа. Диего сгорбившись сидел на песке, наблюдая за последними тлеющими угольками. Костей у нее не оказалось; пламя не оставило ничего, кроме россыпи оранжевых чешуек. Он ковырнул почерневший песок лопатой, прежде чем перевернуть его снова и снова, спрятав свидетельства от слабеющих над головой звезд.

Он потел, облипший песком и клейкой скверной. Никто не узнает, что случилось на этом пляже, — Диего знал это наверняка. Тайна ее вида не откроется еще целую эпоху, а то и больше, до тех пор, пока они сами не решат показаться.

Он стал отходить, сначала шагом, затем бегом, насколько мог, далеко и глубоко, в пучину студеных черных вод. Последним, что он слышал, была музыка подводных горнов, она звала его домой.

Перевод: А. Агеев

2015

Дейл Бейли, Натан Бэллингруд

ТРЕЩИНА

Дейл Бейли, Натан Бэллингруд. «The Crevasse», 2009. Входит в цикл «Мифы Ктулху. Свободные продолжения».

Больше всего он любил тишину и девственную чистоту шельфового ледника: усердное дыхание собак, идущих назад по собственному следу, шорох полозьев по снегу, молочно-радужный свод неба над головой. Сквозь снежную завесу Гарнер вглядывался в бесконечные ледяные просторы, расстилающиеся перед ним, а ветер кусал лицо, заставляя время от времени соскребать тонкую корочку льда с краев ветрозащитной маски; только шорох, с которым ткань маски соприкасалась с лицом, напоминал ему, что он еще жив.

Их было четырнадцать. Четверо мужчин, один из которых — по имени Фабер — лежал на санях позади Гарнера. Он был привязан и большую часть времени оставался без сознания, но иногда пробуждался из глубин морфинового сна и начинал стонать. Десять больших серо-белых гренландских собак. Двое саней. И тишина, подавляющая все воспоминания и желания, создающая пустоту внутри. А ведь он приехал в Антарктиду именно ради этого.

Но вдруг тишина оборвалась — вскрылась старая рана.