Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 3

На следующее утро Томас, посыльный, принес мне «Геральд» и другие газеты с новостями. Церковь, которая располагалась напротив моего дома, была кому-то продана. И я искренне поблагодарил бога за это. Нет, вовсе не потому, что мне не нравилось, что под самыми окнами у меня собираются прихожане; я и сам был католиком. Но каждый мой нерв содрогался, когда выходил проповедник, и его слова разносились не только по церковному саду, но были прекрасно слышны и во всех моих комнатах, и он постоянно ревел своим грассирующим «р» так, что весь мой организм начинал бунтовать. Там был и еще один дьявол в человеческом обличье — органист, позволявший себе играть старинные гимны в собственной интерпретации, и мне не терпелось разделаться с этим существом, которое вставляет в рождественские молитвы такие аккордики, каких нельзя услышать даже в ансамбле подростков-любителей. Я всей душой хочу верить, что священник в нашей церкви — вполне порядочный человек, но когда он начинает рычать: «И сказал господь Моисею, что он повер-р-ргнет его, и что меч его сокр-р-рушит непокор-р-р-рных!..» — мне всякий раз кажется интересным, сколько же столетий ему придется провести в чистилище за такой грех.

— И кто купил эту церковь? — спросил я у Томаса.

— Не знаю, сэр. Говорят, что джентльмен, сдающий квартиры — Гамильтон — присматривался к ней. Может, и он.

Я подошел к окну. Сторож с нездоровым распухшим лицом по своему обыкновению стоял у ворот, и от одного его вида меня отшатнуло, до того стало мерзко.

— Кстати, Томас, — сказал я. — Что там за парень стоит внизу?

Томас шумно втянул носом воздух.

— Этот червяк, сэр? Он по ночам сторожит церковь. И мне так противно смотреть на него, сэр, когда он сидит на ступеньках и оскорбляет тебя своими высокомерными взглядами, что однажды я даже не выдержал и вдарил ему по башке. Вы уж извините, сэр…

— Ничего-ничего, продолжай, Томас.

— Ну, как-то ночью мы с Гарри возвращались домой — это мой приятель, тоже из Англии, — а этот гнус сидел на ступеньках. С нами еще были девочки, сэр, Молли и Джейн, они в кафе работают, а он на нас так посмотрел, сэр, что я не выдержал и сказал: «А ты чего уставился, жирная свинья?» — Извините, сэр, но я именно так и сказал. А он ничего не ответил. Ну я и говорю: «Иди-ка сюда, я тебе сейчас всю башку разобью». Он опять молчит. Тогда я открыл ворота и сам вошел, а он снова ничего не сказал, только посмотрел на меня как бы с осуждением. Тут я и вмазал ему, но… эх, сэр, такой он был противный, что его и трогать-то было тошно.

— Ну и что же он сделал? — с любопытством спросил я.

— Он? Да ничего!

От смущения юноша покраснел и растерянно улыбнулся.

— Мистер Скотт, я ведь не трус какой-нибудь и не понимаю, почему надо было убегать. Но только когда я опомнился, то был уже далеко от этого места — около Пятой Лонсерс, сэр.

— Ты хочешь сказать, что ты убежал?

— Да, сэр, я убежал оттуда, — стыдливо признался Томас.

— Но почему? — удивился я.

— Вот это-то мне и непонятно, сэр. Я схватил Молли в охапку, и все остальные тоже перепугались…

— Чего же это вы так испугались?

Томас сначала отказывался отвечать, но от этого мое любопытство еще больше возросло, и я стал настойчиво просить его рассказать мне все до конца. Но он упорствовал; его затруднение заключалось в том, что он прожил в Америке уже три года и теперь приобрел чисто американскую привычку — Томас боялся, что над ним будут смеяться.

— Да вы мне все равно не поверите, сэр, — продолжал отнекиваться он, покраснев до ушей.

— Поверю, — твердо пообещал я.

— А вы не будете надо мной смеяться?

— Что за чепуха! Конечно, нет.

Он помолчал еще немного, а потом шумно вздохнул и сказал:

— Ну ладно, сэр, тут все дело в том, что когда я ему вмазал, он схватил меня за руку, но я вывернулся, и, клянусь Богом, у него оторвался один палец и остался болтаться в моей руке. — Ужас с лица Томаса, наверное, перешел и на мое лицо, и он быстро добавил: — Это было так мерзко, сэр, что теперь, когда я его вижу, то просто поворачиваюсь и ухожу. Меня, вы уж простите, прямо блевать тянет при виде этой сволочи.

Когда Томас ушел, я снова подошел к окну. Сторож стоял у ворот, положив обе руки на решетку. Назад к мольберту я вернулся, с трудом сдерживая подступившую тошноту, так как сразу же заметил, что на правой руке у него не хватает среднего пальца.

В девять часов пришла Тэсси и, весело поздоровавшись, скрылась за ширмой. Когда она приготовилась и стала позировать, я, к ее радости, взял уже новый холст, решив не мучаться понапрасну с загубленным вчера портретом. Пока я делал наброски, она молчала, но как только работа с карандашом была закончена и я стал готовить фиксатив, Тэсси начала щебетать без умолку.

— Вчера я так чудесно провела вечер! Представляешь, мы ходили к Тони Пастор.

— Кто это «мы»? — потребовал я объяснений.

— А, ну Мэгги — ты ее знаешь — она позирует для мистера Уайта, Розочка Маккормик — мы ее называем Розочкой, потому что у нее такие рыженькие волосы, которые вам, художникам, очень нравятся — и еще Лизи Бэрк.

Я направил струю фиксатива на холст и сказал:

— Ну-ну, продолжай.