Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 3

Дурин появился примерно в это время. Он вошел в класс однажды во время лекции; некоторое время спустя доктор Хельд представил его как нового члена класса, прибывшего из-за рубежа. Было что-то такое в Дурине, что сразу вызвало мой интерес. Я не смог определить какой он расы или национальности — он был очень близок к понятию — красив, каждое его движение было наполнено грацией и ритмом. Тем не менее, ни в коей мере он не мог считаться женственным, он был, если одним словом, — прекрасен.

То, что большинство из нас старалось его избегать, не смутило его, вовсе нет. С моей стороны, он не казался искренним, но со стороны других это было, вероятно, вследствие полного отсутствия каких-либо эмоций. Был случай, например, в лаборатории, когда пробирка ворвалась у его лица, несколько осколков глубоко вошли в кожу. Он не показал ни малейших признаков дискомфорта, отмахнулся от всех проявлений заботливости со стороны некоторых из девушек и продолжил заниматься своим экспериментом, как только медик закончил с ним.

Заключительный акт начался, когда мы начали иметь дело с гипнозом, в один прекрасный день после полудня, и обсуждали практические возможности субъекта, наблюдая за экспериментами Рейна и других. Колби представил самый оригинальный аргумент против этого, высмеивая объединение экспериментов по передаче мыслей или телепатии с гипнозом, и пришел к окончательному выводу, что гипнотизм (вне механических средств индукции) невозможен.

Именно в этот момент заговорил Дурин. То, что он сказал, я не могу сейчас вспомнить, но это закончилось прямым вызовом Дурину доказать свои утверждения. Норден ничего не сказал в ходе этой дискуссии, он выглядел несколько бледным, и как я заметил, пытался подать предупреждающий сигнал Колби. Мое мнение сейчас в том, что Дурин планировал этот вызов, тогда же это показалось достаточно спонтанным решением.

Здесь были все мы пятеро, кто был у Нордена в ту ночь: Гранвиль, Чалмерс, Колби, Норден и я. Норден бесконечно курил сигареты, грыз ногти и бормотал что-то себе под нос. Я подозревал, что нечто неправильное происходит, но что именно не мог понять. Затем Дурин подошел и разговор на рассматриваемую тему закончился.

Колби повторил свой вызов, призывая других в качестве свидетелей, чтобы застраховать себя от обмана. Ни зеркала, ни фары, ни какие-либо другие механические средства, вводящие в гипноз, не разрешались. Все должно быть целиком основано на воле. Дурин кивнул, шагнул в тень, затем повернулся, направив свой взор на Колби.

Мы наблюдали, ожидая, что он начнет делать движения руками и произносить команды: он не сделал этого. Он устремил свой взор на Колби и тот застыл, словно пораженный молнией, а затем, глядя широко раскрытыми глазами в пустоту перед собой, он медленно поднялся и замер на узкой полосе черного цвета, которая бежала по диагонали через центр ковра.

Мой разум поднял воспоминания о дне, когда я застал Нордена в процессе уничтожения каких-то бумаг и устройства, — последнее было построено при той помощи, какую я был в состоянии оказать, в течение нескольких месяцев. Его глаза были полны ужаса, и я смог разглядеть в них сомнение. Вскоре после этого события, Дурин изменил свой внешний вид: была ли здесь связь, задавался я вопросом?

Моя задумчивость была прервана внезапным звуком голоса Дурина, приказывающего Колби говорить, рассказать нам, где он находится и что видит вокруг себя. Когда Колби повиновался, его голос пришел к нам словно издалека.

Он стоит, говорил он, на узком мосту с видом на ужасающую пропасть, настолько обширную и глубокую, что он не в состоянии различить ни дна, ни стен ее. Позади него этот мост продолжается, исчезая в голубоватой дымке, впереди он убегает к нечто похожему на плато. Он боится сделать шаг, так как мост очень узок, но понимает, что должен двигаться к плато, прежде чем сам вид глубины под ногами не заставит его потерять равновесие. Он чувствовал себя странно тяжелым, и разговор для него был сродни пытке.

Когда голос Колби смолк, мы все зачарованно уставились на маленькую полоску черного цвета на голубом ковре. Это, возможно, и был тот мост через пропасть… но что могло родить иллюзию глубины? Почему его голос казался таким далеким? Почему он чувствовал себя тяжелым? Плато — это должно быть верстак, расположенный на другом конце комнаты: ковер подбегал к своего рода возвышению, на котором был установлен стол Нордена, поверхность его находилась где-то около семи футов над полом. Колби начал медленно идти вперед по черной полосе, двигаясь как будто с особой осторожностью, очень похоже на замедленное движение на экране. Его конечности поднимались с трудом, он часто дышал.

Дурин вдруг приказал ему остановиться и осторожно посмотреть вниз в пропасть, рассказать нам, что он там видит. При этих словах мы еще раз осмотрели ковер, как будто никогда не видели его раньше и не знали, что он был совершенно лишен украшений за исключением той единственной черной полосы, на которой Колби сейчас стоял.