Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6

Участковый поставил воду на пельмени, соорудил бутерброд с вареной колбасой, слегка увядшей, но еще вполне подходящей для перекуса, плеснул водки в стакан. Когда пельмени сварились, по телевизору начали показывать «Красную жару». Похохатывая, Старшинов умял под водочку весь килограмм «Андреевских». Особенно развеселили его «империализм», «кокаинум» и «хулиганы» с забавным акцентом, который он некоторое время пытался воспроизвести, пока Шварценеггер гонялся за русским мафиози с грузинской фамилией.

К концу фильма участковый уснул. Часть мозга, которая никогда не спала, отгораживаясь от алкогольного дурмана непроницаемой завесой, продолжала перебирать карточки, лица, ориентировки, свидетелей, опрашиваемых, задержанных, медэкспертов и следователей. Старшинов проснулся под вечер, в поту, бездумно разглядывая шевелящиеся губы дикторов теленовостей и не слыша ни единого слова.

Женщину из 7-й квартиры дома № 3 по улице Домаровского он видел мимоходом в обществе Сашки Коростылева, опера из отдела убийств городской уголовки. Причем видел там же, в полутемных коридорах городского управления. Взгляд женщины таил тот же полунасмешливый жесткий прищур, с которым она отшила Старшинова сегодня. Участковый потянул сигарету из пачки и поднялся с тахты, едва не опрокинув опорожненную на треть бутылку. «Чай, чай», — сказал себе он, пряча графин в холодильник.

По любому счету, ему совершенно незачем было ехать в городское управление, но в пыльный и сухой послеобеденный час понедельника Страшинов входил в малоприметный дворик с раскаленным асфальтом, расчерченным полустертыми линиями разметки, по которым равнялись экипажи ППС на разводах. Тяжело и неловко ступая, как марионетка на ниточках, участковый поспешил укрыться в сомнительной тени бетонного козырька над крыльцом.

В сумрачном холле он показал дежурному удостоверение, буркнув едва ли не смущаясь: «К Коростылеву», — и поднялся на второй этаж, вытирая обильный пот с клеенчатой изнанки околыша. Половицы под вышарканным линолеумом нещадно скрипели. В дальнем конце коридора, у окна, забранного частой решеткой, маялся на лавке снулый мужичок в пиджаке с пузырящимися карманами. При виде милиционера он по-черепашьи втянул голову в засаленный воротник и выдохнул, только когда Старшинов потянул за ручку дверь одиннадцатого кабинета.

Саня Коростылев не слишком изменился с тех пор, как стажировался у Старшинова на участке после школы милиции, разве что подрастерял румянец и мальчишескую припухлость щек. Взъерошенный и угрюмый, в рубахе с распахнутым воротом, перетянутой ремнями пустой наплечной кобуры, он зло колотил пальцами по клавишам громоздкой пишущей машины. Желтоватый лист дешевой бумаги нехотя полз из ее недр наружу.

— А, Иван Игнатьич, — пробормотал он, подняв отсутствующий взгляд, — заходи…

Худые кисти замерли на мгновение, взметнувшись над клавиатурой, как у Ван Клиберна перед очередным тактом, и с грохотом обрушились на истертые клавиши.

— Привет, Саня, — сказал Старшинов.

— Угу. Что у тебя? — спросил Коростылев и тут же спохватился: — Извини, Иван Игнатьич, зашиваюсь…

Участковый махнул рукой — знаю, давно не виделись, но давай, мол, без церемоний — и осторожно опустился на шаткий стул, с интересом разглядывая оперативника, подмечая тени под глазами, воспаленные белки глаз, угрюмые носогубные складки и суточную щетину; щеки, что, казалось, готовы были ввалиться прямо на глазах, и височные впадины синеватого оттенка. В кабинете стояла нестерпимая духота, хотя оконная фрамуга на зарешеченном окне была распахнута настежь.

— Понимаешь, какое дело, — участковый опасливо заерзал на скрипучем стуле, — у меня на участке проживает такая Ветрова Евгения Павловна…

Стук клавиш оборвался, Коростылев глянул на участкового близко, плотно.

— Ну, — сказал опер, глаза настороженно заблестели.

«Ага, — подумал Старшинов, — Значит, не зря я в паспортный стол ходил…»

— Жалоба на нее поступила от соседей, — сказал он вслух, потирая затылок. — Вроде бытовая, и у самих жалобщиков рыльце в пушку, но есть там запашок…

— Да?

— Ну так, не запашок даже… — Старшинов покряхтел, внимательно изучая лицо Коростылева. — В общем, странно все. Я к ней заглянул, к Ветровой-то…

— Ну?

— А она меня с порога выставила, словно я ей уже давно надоел хуже горькой редьки…

— Да ты что?! — Саня усмехнулся, но как-то грустно.

— Ага, — подтвердил Страшинов. — Уйти-то я ушел, но потом вспомнил, что видел гражданку Ветрову с тобой. Здесь…

Коростылев откинулся на спинку стула.

— И что? — спросил он, что-то соображая.

Участковый помолчал.