Деньги решают всё — давно известная истина. Я отсчитал в кармане несколько купюр и протянул старухе, она живо запрятала их за пазуху. Но этого оказалось мало — она уцепилась своими крючковатыми пальцами в рукав моего пальто. Ради заветной цели мне не было жалко и его, к тому же пальто прослужило мне уже много лет и сильно износилось. Я снял его и отдал старухе, тут же ощутив, как холод и сырость просачиваются сквозь жилет и рубашку. Старуха же быстро накинула не по размеру большое пальто на свои сутулые плечи и поманила меня за собой.
Шли мы довольно долго, не меньше мили, пробираясь по еле заметным тропам с непролазной грязью и большими лужам. Я ожидал, что старуха поведёт меня к развалинам данвичской деревушки, но вместо этого мы удалялись от неё. Так миновав несколько заброшенных ферм с разрушенными каменными изгородями, мы обогнули Сторожевой холм, и его склон сделался совсем пологим.
Наконец старуха остановилась и, убедившись, что я наблюдаю за ней, указала рукой в сторону чернеющей лощины, подступавшей к самому склону холма. На её границе виднелись какие-то постройки. Затем она повернулась ко мне и стала что-то усердно вырисовывать на грифельной дощечке. Это была звезда, но вся неровная, перекошенная, с чем-то не понятным, напоминающим глаз в центре. Вновь указав в сторону притулившихся на склоне построек, старуха перечеркнула звезду тремя линиями, сложившимися в подобие перекрестья. Я спросил у неё о значении нарисованного, и она, ткнув пальцем в символ, принялась медленно выводить буквы, будто писала их впервые за свою жизнь.
Меня уже тогда стали одолевать неясные подозрения, рождавшие неподдельное чувство страха. В памяти всплывали отрывки из перевода «Некрономикона», которые я скрупулёзно переписал в свой блокнот. Я достал его из кармана и перелистал. На одной из страниц была та самая искривлённая звезда, не пресловутая пентаграмма или пентакль, которыми пестрят все оккультные труды, а чуть ли не единственное средство, как считал Безумный араб, способное защитить от проклятия тех, кто обитает за Гранью, — Печать Старших богов.
В это время старуха прекратила писать и протянула мне грифельную дощечку. Я лишь бросил на неё взгляд, как все таившиеся страхи и подозрения тут же вырвались наружу. На чёрной, исцарапанной за долгие годы поверхности было криво начертано «Йог-Сотот». Я с содроганием вспомнил строки из «Некрономикона»: «Йог-Сотот есть Врата, Йог-Сотот — Ключ и Страж Врат». Откуда необразованная и немая старуха могла знать ужасное имя этого Древнего божества и символы, которые даже мне удалось найти лишь с большим трудом? Возможно ли, что она видела их в книгах данвичской библиотеки, о которой говорил Нэйтан Бишоп и к развалинам которой старуха, должно быть, меня привела?
Когда же я наконец собрался с мыслями и хотел вновь заговорить со старухой, то обнаружил, что остался совсем один. Сгорбленная фигура с семенящей за ней собачонкой уже почти скрылась из виду. Меня, как и всё живое, тоже тянуло поскорее убраться отсюда, покинуть это всеми забытое место с царившим в нём запустением, омрачённым пасмурной погодой ранней весны. Однако стремление отыскать интересовавшие меня книги ни в коем случае не позволило бы отступить.
4
Я направился к постройкам, на которые указала старуха. Ими оказались большой обветшалый хлев, в каких на фермах обычно держат скот, крепкий ещё сарай и какие-то развалины. Широкие двери амбара были открыты настежь и почти сорваны с петель, а в тёмном проёме виднелись пустые стойла для животных. Дверь же сарая, наоборот, была плотно закрыта и придавлена просевшей притолокой. Большой поломанный замок, которым она, по-видимому, когда-то запиралась, валялся изъеденный ржавчиной здесь же на земле. Приложив немалые усилия, мне удалось открыть дверь, о чём я сразу же пожалел. В нос мне ударила омерзительная вонь, которая никак не могла остаться даже от домашнего скота. Это была не просто смесь запахов затхлости, сырости и плесени, но ещё чего-то мускусного, звериного, слившегося в единый приторный смрад. Он был настолько сильным, что даже стайка серых козодоев взволнованно застрекотала в лощине.