Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 9

— Ах это, — он усмехнулся и поцеловал книгу, опустившись рядом с ней на траву. — Это, потрясающая находка. Помнишь прошлое лето, когда мы с Эдит ездили в Провиденс, штат Род-Айленд, чтобы посетить церковь, которую планировали снести?

— Да, Церковь свободной воли[51], из которой ты привёз какие-то заплесневелые книги и выцветшие витражные стёкла. Запах, впитавшийся в эти потемневшие осколки прошлого, всколыхнул воспоминания, похороненные глубоко в моей душе.

— Всё так. Что ж, Эдит до сих пор держала эту книгу у себя. Ты же знаешь, насколько она эгоистична, когда дело касается тайных знаний. В конце концов, я забрал у неё книгу и был удивлён, обнаружив, что это экземпляр "Liber Ivonis"[52]. Из-за своего равнодушия к древним фолиантам ты даже не представляешь, насколько редка эта книга. Но удивительно другое. С тех пор как я начал изучать её, мне стали сниться необычные сновидения, в которых я проник в немыслимые глубины, где обитает Безграничный! Да, я знал, что это поразит тебя, ведь ты так часто ощущала эти области мира снов, но в своих странствиях никогда не могла найти путь к ним.

— Именно из этих областей я слышала зов своего Старшего Брата. Безликий, он дразнит видениями, но смутно различим. Он зовёт, и всё же ускользает от меня. Я тянусь к нему, но он избегает моих объятий. И теперь ты говоришь, что смог отыскать его?

— Лишь один аспект из тысяч его форм и воплощений, слабое отражение его устрашающего величия. Очень немногим довелось узреть истинный лик Ньярлатхотепа! И я не встречал ещё никого, кому бы удалось проникнуть в такие бездны сна, чтобы предстать перед троном Азатота. До сих пор…

— Расскажи мне.

— Ты же знаешь, что достигнув совершеннолетия, дети долины Сесква покидают это место, чтобы отправиться в путешествие и отыскать те редкие души, что познали тёмные тайны. Помнишь молодого художника Сайруса, который изваял твой поразительный бюст? Конечно, помнишь. Он нашёл самую очаровательную душу — пожилого поэта, могущественного сновидца, который, впрочем, никогда не стремился к тёмной стороне, но к которому тьма взывала сама.

— И какое отношение этот пожилой человек имеет ко мне, дорогой Саймон?

— Я вижу твоё беспокойство, Селена. Та часть тебя, что рождена тенью долины Сесква, дремлет; но другая, порождённая за пределами космического хаоса, пробуждается. Звёздное вещество, составляющее бо́льшую часть твоего существа, стремится вернуться домой. Оно взывает к тебе так же, как ты сегодня призвала его. Тебе не терпится воссесть вместе со своим Старшим Братом у энтропийного трона Абсолютного Хаоса. Безграничный зовёт тебя. Волны его сновидений расходятся по вселенной. И всплеск психической активности возник здесь, в этой населённой призраками долине, я чувствую это своими старыми костями. Ничего подобного не было с тех самых пор, как шестьдесят лет назад божество, что мёртво но видит сны, неуклюже брело по своему затонувшему городу[53]. Ах, эти удивительные сны! Новый знакомый юного Сайруса может стать ключом к твоему возвращению.

— И ты узнал всё это из сновидений, навеянных чтением книги, которую ты держишь в руках?

— Да, ты же знаешь, что я часто читаю подобные книги вслух, и поэтому неудивительно, что возникают такие эффекты. Завтра мы отправимся на встречу с Сайрусом и Филипом Найтоном. А сегодня вечером, моя дорогая Селена, долина в последний раз воздаст тебе почести своим безымянным празднеством.

Он протянул ей свою массивную лапу, и девушка увидела, как та взволнованно дрожит. Вдохнув зачарованный воздух, она подняла чёрную как полночь руку, и их пальцы крепко переплелись.

III (Из дневника Филипа Найтона)

Я не претендую на полное понимание происходящего, но мне это определённо нравится. Нравится новое чувство приключения, это ощущение, что жизнь не проходит мимо. Последние два десятилетия я жил своей спокойной жизнью, наслаждаясь хорошей едой и восхитительной литературой. Но особый интерес к мрачной поэзии всегда таился в глубине меня. И я никогда особо не задумывался над этим, у меня просто не было причин задаваться вопросом, почему я был так очарован Странными сёстрами в "Макбете"[54], или отчего outré[55] истории Генри Джеймса приводили меня в восторг больше, чем его нелепые социальные романы. У меня всегда была склонность ко всему макабрическому — таково моё объяснение, и этого казалось вполне достаточно.