Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 9

Он знал, что должен заменить как можно больше редких текстов, или хотя бы переписать их содержание. И это была нелёгкая задача. Очень немногие университетские библиотеки в Западном полушарии когда-либо обладали копиями оккультных трудов, но они тоже на собственном горьком опыте узнали, к какому вреду может привести одно лишь хранение этих книг, и отказались от них. Возможно, другие университеты вообще уничтожили редкие книги, хотя ни одна библиотека не призналась бы в таком преступлении. И одну или две коллекции, как подозревал Пепперидж, постигла та же участь, что и коллекцию Мискатоника.

Когда старый учёный стряхнул снег с ботинок и вернулся в постель, он поблагодарил себя или кого-то за то, что буквально на днях он позаимствовал из Коллекции одну недавно приобретённую книгу, чтобы ознакомиться с ней повнимательней. Это было своего рода апокрифическое дополнение или приложение к "Эльтдаунским Осколкам". Осколки, якобы оставшиеся от исчезнувшей цивилизации или даже с другой планеты! Предполагалось, что это новое дополнение будет представлять собой аналогичный набор сообщений от ещё одной внеземной расы, переданных от ордена древних архивистов, таких же, как сам Пепперидж. Некоторые вещи, казалось, были постоянны во вселенной везде, где процветал разум. О, Пепперидж прекрасно понимал, что серьёзное отношение к такому "сумасшедшему" сочинению будет стоить ему академического авторитета, но публично он всегда прибегал к сентенции Сола Либермана: "Мистицизм — это чепуха, но история чепухи — это наука". Однако в глубине души он знал, что это не чепуха и что это гораздо больше, чем наука.

Пепперидж считал большой удачей, что именно эта книга избежала огня, так как в её напыщенном переводе имелось несколько намёков, которые помогли бы в его проекте. Возможно, как он и мечтал, он найдёт в этой книге даже больше информации.

На следующий день занятия продолжались как обычно, но библиотека Хоуга была закрыта, так как производилась оценка ущерба, и полиция осматривала сгоревшую комнату. Таким образом, доктор Пепперидж смог провести весь день в своей квартире в кампусе, накинув халат на худощавое тело и покуривая трубку. Он углубился в расшифровку "Эльтдаунских Осколков", когда внезапно вспомнил свой вчерашний сон. Он был забыт, как часто забываются даже самые красочные сны, до сегодняшнего дня. Пепперидж уставился на протекающий потолок, пытаясь вспомнить тот сон.

Кажется, он находился в каком-то затенённом месте, которое тускло перекликалось с тонкими, не поддающимися идентификации фоновыми звуками. Он обнаружил, что стоит перед сидящей фигурой странных пропорций, со смутными и размытыми очертаниями. Она была покрыта шелками, немного жёлтыми, немного золотыми. В своём сне Пепперидж ожидал эту фигуру, как студенты ждали от него информации в университетской библиотеке. Это была своеобразная смена ролей. Он не помнил, чтобы фигура действительно передавала информацию, которую он искал, но, когда он проснулся, доктор Пепперидж понял, что есть определённые вещи, которые он знал и словно бы знал их всегда. Единственное, что ещё он вспомнил из своего сна, да и то смутно, — что произошла какая-то сделка. Ну, что ж. Он продолжил изучение спасённой книги.

В тексте имелась грубая схема, предположительно воспроизведённая с оригинала. Она выглядела на удивление сложной, заставляя доктора Пеппериджа задуматься о запутанных мандалах высшей математики. Углы на схеме вызвали у него слегка тошнотворное ощущение дислексии. Текст на полях подразумевал, что это иллюстрация "врат", хотя они вряд ли были похожи на них. Пепперидж снял свои очки и протёр глаза (хотя врачи говорили, что этого делать не положено). Даже если "врата" — это метафора, то какой смысл заложен в ней? Когда надвигающаяся головная боль внезапно рассеялась, мысли Пеппериджа переключились на нечто совершенно не относящееся к делу: портретную галерею почтенных преподавателей и администраторов, расположенную на стенах Большого Зала. Глядя на них, библиотекарь часто думал о том, что, если целью такой выставки было увековечить память об этих ветеранах Мискатоникского университета, это сработало не очень хорошо. Что касается большинства студентов и даже нынешнего поколения преподавателей, то эти портреты в рамах с таким же успехом могли бы являться изображениями императоров из династии Габсбургов. Пепперидж знал, что его собственное лицо никогда не будет висеть в этой галерее, и он не возражал; ему было интересно, могут ли души этих старых бородатых и лысеющих патриархов попасться в ловушку на холстах.