Мне кажется, или общий настрой в письмах становится все более безысходным? Или это я сам в своем затворничестве уже не вижу никакого просвета?
Отшельник из Провиденса, наверное, ощущал нечто подобное. Невыносимо страшно чувствовать себя носителям тайного знания и не иметь возможности рассказать об этом. Точнее — сказать-то можно, но вряд ли кто поверит. У меня немного другая ситуация: я сам не хочу, ибо не вижу смысла. Они уже здесь, Мифы пришли навсегда, и моя правда ничего не изменит. Любое сопротивление давным-давно подавлено, недовольные уничтожены или изменены, государственные деятели стали марионетками. А самые могущественные державы мира превратились в арену столкновения ИХ интересов.
Люди сами по себе больше никого не интересуют. Так что лучше пусть и дальше пребывают в неведении. А мне остается лишь скрупулезно фиксировать факты и домыслы моих респондентов, надеясь, что когда-нибудь найдется человек решительнее скромного исследователя. Я всего лишь наблюдатель. И вместо дара Предвидения, как у Затворника, я получил лишь дар молчания.
Мифы сродни неотвратимо надвигающемуся товарному составу. Ему некуда свернуть, и уж тем более бесполезно пытаться его остановить. А если все-таки рискнешь, держись. Правда о себе самом, открывшаяся внезапно и неотвратимо, как слепящий свет фар локомотива, иногда бывает пострашнее самой суровой кары.
Анастасия Зайцева
Письмо из Паллена
Простите меня, дорогой друг, что пишу Вам, но никто другой не сможет понять то, что произошло со мной во время этой экспедиции, более того, боюсь, что мне не поверят. Но позвольте мне начать с самого начала, чтобы не утаить ничего из этой странной и пугающей истории.
Вам наверняка известно, что университет Брауна интересуется исследованиями индейских городов на полуострове Юкатан и в Южной Америке. Вы должны быть осведомлены об этом куда лучше, ведь до той злополучной поездки я даже представить себе не мог, что развалины старого города не будут давать мне спать по ночам. Они приходят снова и снова, и никакие лекарства от них не спасают. Это становится просто невыносимо и заставляет меня помыслить о самом страшном.
Но я пересиливаю себя и продолжаю писать. До нынешнего дня большинство научных экспедиций имели своей целью прекрасно сохранившийся город «Пернатого змея», и «Пещеру волшебников», недалеко от мексиканского городка Тула-де-Альенде. Каждый, кто интересовался историей мексиканских индейцев, наслышан о легендарной Туле, которая, согласно единодушным сообщениям индейских хроник, в конце первого тысячелетия была главным и одновременно самым роскошным городом тольтеков — индейского племени, носителя высокой культуры, с которой связывали своё прошлое все, кто жил в Мексике после них.
И уже здесь мы натыкаемся на сведения, переворачивающие весь привычный для нас мир. Стоит только бросить один взгляд на величественную статую Чак-Мооля — посланца богов, чтобы тебя пробрала дрожь, внушаемая ужасом, что источают его пустые глазницы.
Громадное белое здание, вперившее свой купол в небо. Обсерватория, откуда древние мудрецы вели наблюдение за небесными телами, пытаясь в их ходе заметить волю богов.
Но все эти известные науке чудеса — ничто перед теми мрачными безднами, затянутыми вековечной паутиной, что открылись мне.
В то время, работая в брокерской конторе «Декстер, Каупервуд и Ко», я очень интересовался археологией и разными оккультными памятниками старины. Поэтому меня можно было часто увидеть в коридорах Брауновского университета и его библиотеке. Доктор Эндрьюс благоволил мне и не редко посвящал в свои изыскания. Поэтому нет ничего удивительного в том, что когда он получил то удивительное послание, первым известил меня.
Наш друг и коллега Барреро Васкес, заведующий Юкатанским национальным музеем и страстный майяолог писал об потрясающий находке, сулящей новое блестящее открытие. Заинтересованный этим, я попросил доктора прочесть мне это злополучное письмо. Вот что там было написано: