Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения

Единственным оставшимся в живых из всей троицы был Морган. В силу относительно молодого, на тот момент, возраста и крепкого здоровья, он сумел оправиться и вернуться к преподаванию сравнительной анатомии в университете. Однако три года назад профессор оставил свою должность и перебрался в Пенсильванию. Это была ещё одна внезапная преграда на моём пути, но даже она не могла смутить такого упорного искателя, как я. Поэтому я решил узнать пенсильванский адрес профессора и послать ему телеграмму. Но каким же было моё удивление, когда вместо этого мне сказали, что примерно раз в год Морган возвращается в Аркхем, чтобы посетить могилы своих родных и коллег на кладбище при Церкви Христа. И по необычайному стечению обстоятельств он как раз был в городе.

Узнав адрес, по которому остановился Морган, я посетил профессора. Это был худощавый, поседевший и состарившийся не по годам мужчина: далёкие события всё же оставили на нём свой след. Но несмотря на это, он держался открыто и доброжелательно. Поприветствовав его и представившись фольклористом из Нью-Йорка (чем явно расположил к себе собеседника), я рассказал ему о своих поисках. Но стоило мне только спросить профессора о Данвиче, как его настроение тут же изменилось.

— Вам лучше не знать, что там творилось. Держитесь подальше от Сторожевого холма и развалин… — На этих словах профессор осёкся, поняв, что взболтнул лишнего, и в его глазах отразился неподдельный страх. А заметив, что я вытащил из кармана записную книжку, Морган вцепился в мою руку. — Оставьте это дело. Армитейдж и Райс жизни свои отдали, лишь бы остановить тот кошмар, да и мой час близок. Не ворошите прошлое!

Было ясно, что профессор больше не скажет мне ни слова о Данвиче и задерживаться у него дольше не имело смысла. И лишь в дверях он опять попросил меня не тревожить тайны прошлого, ради своего и всеобщего блага.

3

Тем не менее, слова профессора Моргана произвели на меня обратный эффект, лишь распалив моё любопытство. И я почти был готов к тому, что встречу его активное противодействие, так сильно он не желал, чтобы я интересовался Данвичем, не говоря уже о том, чтобы ехал туда. Но уже на следующее утро, без каких-либо препятствий, я мчался во взятом напрокат довоенном «Родстере», навстречу неизведанному. Поминутно сверяясь со старыми, не позже 1928 года, картами Массачусетса, я пытался отыскать нужную дорогу. Пару раз на пути мне попадались указатели на Дьюсбери, Кингспорт, Эйлсбери, и даже новенький на Иннсмаут, но ни одного в Данвич.

Звуки привычного мира, шум машин и голоса людей постепенно стихли и остались далеко позади, меня остался сопровождать лишь плеск бурных вод Мискатоника. Впереди раскинулась первозданная, так и не покорившаяся человеку до конца природа Новой Англии. С обеих сторон вдоль дороги тянулись чёрные лощины, то здесь, то там посреди них вздымались холмы. Вершины одних были плоскими, другие же наоборот напоминали конусы, окутанные густым туманом. Кое-где дорога проходила по самому краю глубоких оврагов, и болота на их дне представляли собой довольно мрачное зрелище. Всё это было частью Мискатоникской долины, раскинувшейся на добрую часть штата. Река, давшая название как самой долине, так и университету в Аркхеме, словно змея пронизала и оплетала своими кольцами всю территорию долины.

Я успел проехать не меньше десяти миль, когда на горизонте, куда уходила дорога, выросла стена огромных вековых деревьев Биллингтонского леса. Тогда я свернул на размытую стаявшими снегами неприметную грунтовку, которая вывела меня к ветхому деревянному мосту, крытому, какими их строили ещё в прошлом веке. Под ним стремительно неслись разлившиеся воды всё того же Мискатоника. Мне пришлось выйти из автомобиля, чтобы выяснить, смогу ли я проехать дальше. И именно тогда из-под прогнившего свода моста моему взору открылся угрюмый, вселяющий тревогу пейзаж.

Вдалеке, на фоне тяжёлых серых туч высился огромный холм с почти плоской вершиной, на которой в дымке тумана смутно угадывались какие-то каменные руины. Это, по-видимому, и был тот самый Сторожевой холм, о котором упомянул профессор. Вдоль его отвесного склона, петляла всё та же грунтовка, она тянулась через небольшую деревушку из нескольких десятков покосившихся домов, слепо глядевших чёрными провалами окон. Дальше за ней были разбросаны покинутые данвичцами фермы, все, за исключением одной. Над небольшим обветшалым домом поднималась струйка сизого дыма, а это значило, что кто-то из старожилов всё ещё обитал в нём.