Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения

И всё же в его мольбе о помощи присутствовал необычный страх, который накапливался по мере того, как он расширялся и прикасался ко Всему, когда его уносили во Всё, где не-время и не-пространство были всем-временем и всем-пространством. Он бормотал и кричал, выплёвывая звуки, как глотки отвратительной чёрной рвоты, которая покидала Всё и возвращалась к Нему. Его расширенное тело было поглощено Всем и стало частью Него, частью вечной пытки и бытия всем, искажённым, разорванным единым существованием. Чужеродные силы бросались на него, и он чувствовал, узнавал и понимал их, и кричал в бессмысленной, вечной чужеродной агонии. Древние и Старшие Боги, Начало и Конец Всего Творения, чёрное и белое, ночь и день, начало жизни и её последний телофазис[20] — все они были разорванными клочками продолжающегося, никогда не начинающегося, бесконечного круга, разбитой головоломкой бессмысленного сложного Существа, которое было всем-временем, всем-пространством! Он чувствовал, что раскалывается, что его разрывают на части силы, исходящие от него самого, но каждая из этих отдельных сил была больше и могущественнее, чем он сам, взрывом абсолютного ужаса, и всё это пребывало в равновесии. Он нашел путь в чуждую тьму, и Полная Тьма была смесью всех цветов, не в чёрных дырах между звёздами, и не в альтернативных мирах примитивной чёрной и белой магии, но внутри, внутри всего и внутри каждой из бесчисленных вещей и существ, которые создали всё и поддерживали его существование бытием.

Кричащая часть, которая когда-то была Гербертом Рамоном, тогда поняла, что бесполезно ждать помощи от других, потому что все они сражались сами с собой; все они были лишь фрагментами, изолированными осколками Всего, отражающими Его вечную двойственность в себе, пленники и стражники самих себя, сражающиеся с их собственным внутренним разумом, и он был такой же частью их всех, как и он был частью Всего, и все они были с ним. Не было ни эмоций, ни мыслей, только равновесие. Сайега закричал.

Он продолжал кричать, и этот крик стал неотъемлемой частью его реальности, вопль полного отчаяния от осознания того, что всё потеряно, потому что никогда не могло быть достигнуто, потому что победитель, проигравший и ставка были одним и тем же непрерывным потоком. Он начал сжиматься, взрываясь сам в себе, его невнятный крик вызывал конвульсивные содрогания звёзд через его внутренности. Он распространялся по вечно умирающему и возрождающемуся космосу абсолютной незначительности, его глаза сверкали сверхновыми звездами, его когти — далёкими звёздными скоплениями, всё ещё не рождёнными в бездне все-времени. Умирая, он начал падать в яму собственного самосознания, и часть его ощущала каждую микросекунду жизни в каждой амёбе и в каждом насекомом на микроскопической планете, называемой Землей теми идиотскими существами, что являлись на ней лидирующей расой. Та Его часть, которая всё ещё была сущностью Герберта Рамона, ощущала двойственность жизни и смерти в каждой форме на этой планете и укрепляла одну часть равновесия. Что-то начало свой собственный раковый рост внутри Него, и Он был неспособен бороться с пришельцем. Он питался новым существом, которое продолжало расти по мере того, как умирал Сайега, а на Земле умирали насекомые, животные пребывали в бешенстве, а люди бесновались и без причины убивали друг друга, или просто тихо сходили с ума в течение веков. Поэт-алкоголик и самоубийца по имени Эдгар Аллан По, который, по-видимому, вернулся к здравому смыслу, был найден бредящим в канаве, и умер в больнице, произнося слова на невнятном языке. Малозначительный автор устаревших историй по имени Говард Филлипс Лавкрафт помещал проницательные озарения ужаса в свои рассказы, маскируя своё второе зрение под фантастику. У европейского автора «сверхъестественных историй», в начале многообещающей карьеры были такие ужасные видения и кошмары, что он начал пить и, в конце концов, выбросился из окна своей квартиры на шестом этаже.[21]