Вселенная Разумная

Необходимо, конечно, заметить, что процесс обновления, перехода к новому способу мышления нельзя понимать как происходящий одномоментно, подобно вспышке молнии, мгновенно освещающей всех и все; и это не будет картина, подобная обещанному Страшному суду: «И вострубил первый ангел…» — это всего лишь красивая поэтическая метафора. Переделка человеческого мышления, мировоззрения всегда происходит медленно, но грядущая может быть еще более длительной и мучительной — ведь меняется не только взгляд, или система взглядов на окружающую природу, мир, Вселенную, — человек будет вынужден по-иному взглянуть на самого себя, что намного сложнее.

Вот уже две с лишним тысячи лет звучит призыв древнего мудреца: «Человек, познай себя!», но «трагедия современного разума «разгадавшего загадку Вселенной» как раз и состоит в том, что одну загадку он заменил другой загадкой самого себя» — и решение этой загадки и составляет суть нового этапа познания.

Человек двойствен, как и все во Вселенной, как и сама Вселенная, и об этом хорошо знали древние мыслители: инь и ян, ад и рай, двуликий Янус добра и зла — элементы, из которых она состоит сама, природа тщательно перемешала в душе человека, где самым причудливым образом соединяются страсть к разрушению, деградации и стремление к созиданию, росту, совершенствованию.

В этике человека добро и зло относительны и субъективны, и великое множество моральных систем, реализующих эту относительность и потому взаимно исключающих друг друга и в то же время демонстрирующих их удивительную гибкость и возможность самых невероятных адаптации, воспринимается как некий мировой закон, как безысходность и тупик всех споров и разногласий. Представления о добре и зле в различных этических системах являются, по сути дела, теми же самыми аксиомами, принимаемыми на основании «практического опыта человечества», «здравого смысла» — понятий, очевидно, переменных и зависящих от исторических, демографических, социальных, национальных, гастрономических и Бог знает от какого еще множества других факторов. И как невозможно строго доказуемое разрешение спора между материализмом и идеализмом, так и в рамках отдельных, не рассматриваемых как бы «сверху» этических систем, невозможно разрешение моральных аксиом.

Мы с отвращением судим о морали каннибалов, определявших достоинство человека по числу съеденных им врагов, нас поражает восточный фатализм, победивший даже инстинкт самосохранения, следствием чего является полное пренебрежение к собственной жизни, и точно так же нас потрясают убийцы всех масштабов, презирающие жизни чужие, но у нас нет никаких положительных доказательств, которые позволили бы утвердить правильность и единственность исповедуемой нами морали. Сколько бы мы ни говорили о существовании единого кантовского «нравственного чувства во мне», об идеальной — для нас — морали, которую мы считаем единственно достойной человека, общечеловеческой и которой, впрочем, мы и сами придерживаемся до поры до времени, — и профессионал-убийца, и людоед, и буддийский святой вряд ли согласятся с нами и поймут преимущество любых других моральных норм. Относительность и субъективность добра и зла, моральных ценностей — вот самый тяжелый и в то же время самый важный и необходимый для разрешения нарождающейся новой наукой вопрос.

Всегда на протяжении всей истории человечества живет мечта о мире, где царит добро. В поразительной поэтической форме эта мечта выражена в загадочном древнем, уже тысячелетия занимающем умы людей удивительном пророчестве: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло». Но такого Бога нет, а потому человек должен сам становиться богом своих детских снов — добрым, справедливым, милосердным и всемогущим, и стать таким человеку поможет наука, но не наука ракет, пестицидов, атомных бомб и электростанций, а наука человеческая, наука о человеке.

Я убежден, что должна существовать какая-то высшая этическая система, метаэтика, моральные ценности в которой имели бы абсолютный и объективный характер, где добро было бы добром для всех, а зло, причиненное одному, вызвало бы общее страдание, а потому было бы невозможно. Должна существовать такая, не известная пока нам точка отсчета, такая мораль, где добро и зло были бы инвариантны, где их понимание не зависело бы от системы координат от всех тех многочисленных преходящих и проходящих факторов, от которых они зависят сейчас.