Полноценной премьере его первого самостоятельного спектакля помешала война. Труппа, которая осталась в Москве, показала балет «Штраусиана
» в октябре 1941 года. Было много сомнений: идет война, решается судьба Москвы, и вдруг – бравурный, легкий спектакль. Балет был поставлен по мотивам популярного в довоенные годы кинофильма «Большой вальс». Бурмейстер сделал зарисовки из жизни венского кабачка, где собирался веселый народ и все кружилось в легком вихре: веера, кринолины, мундиры… На премьеру пригласили солдат, и вдруг выяснилось, что им просто необходим такой красивый спектакль, – он будто переносил всех сидящих в зале через ужасы войны к мирному времени, которое обязательно наступит. «Штраусиана» не покидала афишу театра добрых полвека.В годы войны балетный коллектив, руководимый Бурмейстером, выезжал на фронт. Во время бомбежек Москвы артисты по очереди дежурили на крышах, и, конечно, не прекращалась работа над новыми балетами. В 1942 году появились комедийные «Виндзорские проказницы
», а через год, в 1943-м, Бурмейстер поставил героический балет «Лола». Он рассказывал об испанской девушке, которая совершила подвиг во время Наполеоновских войн. В 1946 году Бурмейстер получит Сталинскую премию 2-й степени за «Лолу» и за «Шехеразаду», поставленную в 1944 году.В то время Владимир Павлович жил в Дегтярном переулке со своей второй женой, балериной Антониной Крупениной. Они познакомились еще до войны – Крупенина танцевала в труппе Бурмейстера, а потом стала его ассистентом. Удивительно, но развод с Аллой Фин не превратился в трагедию, как это бывает. У Владимира и Аллы сохранились прекрасные отношения, как и Антонины Крупениной с ее бывшим мужем, артистом Театра сатиры. Они дружили всю жизнь. В праздники собирались все вместе – с детьми, бывшими мужьями и женами, всегда поддерживали друг друга.
Еще в военные годы Бурмейстер задумался о постановке балета «Лебединое озеро
». Замысел подсказал ему Немирович-Данченко еще в тридцатые годы, но тогда невозможно было поставить такой серьезный спектакль силами Музыкального театра – коллектив был малочисленный и совсем молодой, как и сам балетмейстер. И вот время пришло.Первое, что сделал Бурмейстер, – разыскал прижизненную партитуру Петра Ильича Чайковского в Доме-музее в Клину, ему помогал племянник Чайковского – Юрий Львович Давыдов, который был директором музея.
К постановке спектакля хореограф подошел очень вдумчиво и осторожно. Второй, «Белый акт», он оставил нетронутым в хореографии Льва Иванова. А для репетиций с женским кордебалетом пригласил из Ленинграда Петра Андреевича Гусева – хранителя традиций классического балета, старейшего педагога и балетмейстера. В своей версии «Лебединого озера
» Бурмейстер показал, как была заколдована в Лебедь девушка Одетта, а в сцене с Одиллией нашел замечательный режиссерский ход: Одиллия заманивала Принца, появляясь в облике то ли польки, то ли испанки – покажется… и исчезнет в вихре танца, а злой гений (как Воланд в «Мастере и Маргарите») правил балом. Финал хореограф сделал счастливым: чары развеивались и Белый Лебедь превращался в девушку Одетту.Балет «Лебединое озеро
» получился удивительный, в нем все подчинено режиссерскому замыслу, нет ничего лишнего или нелогичного, и он до сих пор современный. Каждый, кто участвовал в спектакле, работал с огромной отдачей. Сказать, что премьера прошла с успехом, – это значит, не сказать ничего, потому что это был ТРИУМФ. Актриса Серафима Бирман, которая была на премьере, сказала: «Такой успех я помню только дважды – у Вахтангова в “Принцессе Турандот” и у вас в “Лебедином”».После премьеры «Лебединого озера
» театр стал выезжать на гастроли за границу. Эта постановка принесла Бурмейстеру известность в мировых балетных кругах. Через семь лет он перенес балет в Париж на сцену Гранд-опера. В Париже никогда не ставили «Лебединое озеро» целиком – там шли только «лебединые» сцены, и спектакль в постановке Бурмейстера был по праву признан эталонным. Позже наряду с парижскими звездами в спектакле танцевали и Майя Плисецкая, и Алла Осипенко, и Светлана Захарова. Бурмейстер поставит «Лебединое озеро» в Милане, Риме, Будапеште, Праге – его балет завоевал все балетные столицы мира.Признание, успех… Но для Бурмейстера каждая премьера была испытанием. Его колотило мелкой дрожью, и работники театра, зная это, ставили ему стул в проходе. Однако усидеть он не мог – стоял, и время от времени слышалось его любимое слово: «Катастрофа…»