Вселенная внутри нас. Как сохранить себя в современном мире

Христианин даст тысячу и одно объяснение, почему правильно быть христианином. Почему он так защищается? Почему индус так защищается? «Я прав, я единственный духовный человек во всем мире. Моя традиция – это величайшая духовная традиция. Моя страна – самая духовная страна, даже боги страстно желают родиться здесь». И каждая страна, каждая религия думает точно так же. Это рациональные объяснения, аргументы, подпорки для чего-то фальшивого. Подлинное не нуждается ни в опорах, ни в костылях. И моя задача – отобрать у вас ваши костыли.

Жену священника смущает то, что каждый раз, достигнув оргазма, муж восклицает:

– О Иисусе, Иисусе сладчайший!

В конце концов, она задает ему об этом вопрос.

– Это очень уместно, моя дорогая, и в согласии с Библией, – заверяет он. – Разве ты не помнишь то место, где говорится: «Блажен тот, кто приходит[19] с именем Господним на устах»?

Люди готовы дать самые разнообразные рациональные объяснения всему, что они делают. Вы всегда можете найти в священных писаниях что-то в свою поддержку.

Этих так называемых религиозных людей нужно пожалеть. Я сочувствую им, ведь они думают, что они религиозны. Они лишь притворяются религиозными – посещение церкви, посещение храма не имеет ничего общего с религиозностью.

Религиозность – это чувствительность, это осознанность. Как вы можете стать более чувствительным, посещая церковь и слушая какого-нибудь глупого священника, который ничего не знает, который живет почти такой же двойной жизнью, что и вы, и даже более, чем двойной; который носит более толстые, чем у вас, маски? Ваши маски тонкие; сквозь них иногда даже проявляются ваши подлинные лица. Ваши маски очень тонкие. Но священник, святой, раввин, папа должны носить очень плотные маски. Они должны верить в самих себя, и они должны жить двойной жизнью: одной – с парадного входа, другой – с черного. И эта жизнь с парадного входа есть лишь лицемерие – они это знают.

Каждый так называемый религиозный человек ощущает вину – поскольку знает, что делает что-то неправильное, но не может прекратить это делать, так как это «что-то неправильное» неправильно лишь потому, что неправильным его называют другие. У него самого нет ощущения неправильности этого. Сам он не знает, что правильно и что неправильно. У него нет света внутри. Он поверил другим, что это неправильно, хотя его собственная биология говорит, что это правильно. Теперь он в затруднении, в серьезном затруднении. Если он следует своему природному инстинкту, то появляется чувство вины – «я делаю что-то неправильное».

Даже такой человек, как Святой Августин, говорит: «Господи, помоги мне, потому что я продолжаю делать то, чего не следует делать, и я никогда не делаю того, что следует делать». Это простое утверждение имеет огромное значение. По крайней мере, Августин искренен и честен; он во многих отношениях был честным человеком. Если бы он не старался слишком усердно быть христианином, он бы стал просветленным. Он упустил просветление по той простой причине, что слишком усердно старался быть христианином. Вместо того чтобы быть самим собой, он слишком усердно старался следовать Десяти Заповедям, следовать по стопам Иисуса. Естественно, когда вы следуете за кем-то другим, так и случается. Снова и снова вы будете делать то, чего делать не следует, и снова и снова не будете делать того, что следует делать, и это создает разделение, раскол.

Если вы делаете то, что следует делать, то, что сказали другие, страдает ваше естество. Тогда вам приходится подавлять, но подавленное не будет оставаться подавленным вечно. Оно будет снова и снова заявлять о себе, оно начнет всплывать на поверхность, потому что оно накапливает импульс, энергию.

Руфь слишком застенчива, чтобы исповедаться, и священник предлагает ей свою помощь.

– Делал ли он это? – спрашивает падре, целуя ее.

– Да, святой отец, и еще хуже.

– Ты имеешь в виду, что он делал это? – спрашивает он, касаясь ее грудей.

– Да, отец, и еще хуже.

В конце концов, он вступает с ней в половое сношение.

– Ты имеешь в виду, что он сделал именно это?

– Да, отец, и еще кое-что похуже!

– Что же он мог сделать хуже этого?

– Святой отец, он заразил меня триппером!