Вселенский неудачник

Пылая жаждой мщения, юный овощ кинулся ко мне, стремясь сбить с ног и вцепиться отростками в горло, но, пока он произносил монолог, я успел приготовиться к нападению и изо всей силы огрел его по кочану огнетушителем. Когда оглушенный аспирант упал, я вытолкнул его и магистра из своего звездолета, навесил на петли сорванный люк и, врубив двигатель на полную мощность, поспешил убраться подальше от этой ботанической галактики.

Два месяца спустя мне посчастливилось наткнуться на навигационный маяк – один из тех ста тысяч автоматических маяков, что расположены по всему периметру освоенной Вселенной. Высадившись на маяке, я сумел подать сигнал SOS и по направленному мне лазеролучу добрался до обитаемого мира.

Выскочив из звездолета, я бросился к первому же человеку (это оказался угрюмый, пахнущий чесноком таможенник, светивший мне в глаза фонарем), обнял его и, плача, расцеловал – до того велика была моя радость!

Что же касается той встречи в космосе, она не прошла для меня бесследно. До сих пор, садясь обедать и вонзая в овощи вилку, я испытываю дикое торжество – словно гладиатор, сразивший в долгом единоборстве грозного противника и теперь попирающий ногой его грудь. Ведь мы, человечество, когда-то уже победили в зоолого-ботанической войне, и эту победу, как ни крути, не спишешь со счетов!

ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

За многие десятилетия, что я провел вдали от Земли, моя старая, видавшая виды ракета ломалась несчетное число раз – и всегда, как нарочно, в самое неподходящее время! То при взлете отлетал стабилизатор, то метеорит, пробив обшивку, застревал в двигателе, то трескался радиационный экран реактора – и мне приходилось месяцами (пока не появлялись деньги на его замену) не вылезать из тяжелого защитного скафандра...

Порой случались вещи совершенно казусные. Например, находясь на Регуле, населенном дружественными человечеству амфибиями, я вздумал слегка подремонтировать свою ракету и выправить глубокую вмятину в днище, полученную из-за досадной опечатки в справочнике координат, вследствие которой я перепутал космодром со скалистой грядой – со всеми вытекающими из этой ошибки последствиями.

Выбравшись из ракеты, я раздобыл внушительных размеров кувалду и стал обрабатывать вмятину. Но не успел я нанести и десятка ударов, как был схвачен возмущенными регулианцами, которые, багровея от негодования, потащили меня в тюрьму.

Оказалось, местные жители верят, что все механизмы являются разумными, хотя и бессловесными, существами и чинить их – серьезнейшее преступление, ибо тем самым нарушается их воля и механизм лишается свободы выбора: быть или не быть ему отремонтированным? Аборигены считают, что, ломаясь, всякое техническое устройство совершает осмысленное, продуманное действие – самоубийство, а самоубийство на Регуле, где среднестатистическая жизнь длится десятки тысяч лет, священно.

Вообще должен заметить, что по отношению к механизмам регулианцы проявляют странное благоговение: любую сломавшуюся технику (даже если неисправность пустяковая) они считают умершей и хоронят ее с соблюдением всех обычаев и обрядов. Страх регулианцев быть уличенными в починке столь велик, что даже свои часы они заводят тайком, уйдя куда-нибудь в глухой лес.

Не будучи знаком с этими нюансами, я был приговорен к смертной казни через утопление в кипящем машинном масле. Избежать конца мне удалось, лишь доказав, что моя ракета со встроенным в нее Мозгом не является бессловесным существом, а следовательно, свобода выбора не терпит в данном случае ущерба. К счастью, Мозг принял в конфликте мою сторону, заявив, что сам дал разрешение на починку ракеты, хотя и не отказал себе в удовольствии помучить меня, притворившись поначалу, что представления не имеет, о чем идет речь. «Вспомнить» спасительную подробность он соблаговолил в последний момент, когда два дюжих регулианца уже раскачивали меня над дымящимся чаном.

Но много чаще я вспоминаю о другом случае.

Однажды, забравшись довольно далеко в дебри Млечного Пути, я услышал в моторном отсеке негромкое пощелкивание. Вначале не придал ему значения, списав все на истрепавшийся ремень вентилятора, но уже через несколько минут, когда температура в каюте начала быстро расти, понял, что это были щелчки реле накрывшегося термостата.

Запасного датчика у меня с собой не было, а починить старый не представлялось возможным, поэтому, чтобы не свариться заживо, мне пришлось изменить курс и направить ракету к созвездию Малого Коня – небольшой группе невзрачных звезд рядом с Дельфином, где находилась ближайшая станция техобслуживания. Когда три дня спустя «Блин» совершил посадку на космодроме Гандрены, температура в каюте перевалила за пятьдесят градусов, и я, страдая от жары, мог только сидеть в ванне и, обливаясь потом, обмахиваться газетой.