Вселенский расконвой

На лицах их застыли скорбь, благоговение и безысходность – они прекрасно знали, что их учитель уходит. Очень далеко. Когда еще придется встретиться-то. И придется ли.

– Ты скоро спустишься с гор и начнешь пророчествовать, – крепко обнялся Тот со всхлипывающим Рамой. – Да пребудет с тобой мир, будь искренним. А ты будешь сердцем народа твоего, но не будет твоего народа в сердце твоем, – крепко поручкался он с рыдающим Беркисидеком. – Да пребудет мудрость с тобой, будь осмотрителен. Ну все, Посвященные, идите. Увидимся, бог даст, в новом воплощении, – хотел было улыбнуться Тот, но не смог – в мозг будто медленно вонзили раскаленную теллуриевую иглу. Сразу же расхотелось говорить, чувствовать, двигаться, дышать – расхотелось жить.

– Ну, сука, бля, – выматерился Тот, вздохнул, закусил до боли губу. – Давай, сука, банкуй. Недолго тебе осталось. И вообще, пошла бы ты на хрен.

Поставив суку-боль на место, он справился с желудком, трудно, с надрывным стоном сплюнул желчь и решил более не тянуть. Все, на фиг, хватит, перед смертью не надышишься. Так что переоделся Тот во все чистое, сказал всем «последнее прости», лег, сконцентрировался и остановил сердце. И сразу же увидел Ана, выгуливающего муркота, – достойнейшего ануннака, одетого во все белое. Тут же, под сенью сикомор, стояли Энки, Нинти и Энлиль, весело смеялись, разговаривали и, держа друг друга за плечи, образовывали – нет, не треугольник – маленький, но очень крепкий круг. Сказочно благоухали акации, пробовали многоголосие птицы, радостно кивала со скамеечки улыбающаяся Анту. Благостное рычание муркота, казалось, разносилось на всю Вселенную…

Эпилог

– Так, значит, оклемался? Молодец кобелек, – порадовался за Кобельборза Небаба. – А что говорит?

– Приказывает приступать к эвакуации. Себя любимого, – хмыкнув, убрал мобильник Бродов. – А еще к зачистке. У него там два холодных…

– Да, эти Кобельборзы такие, их и из пушки не убьешь, – хмуро заметил Серафим. – Здоровы, как черти. А вот Гвару, похоже, хреново совсем. Ей-богу, не выдержу, завалю его сейчас. Он ведь все-таки ануннак, гуманоид, живая душа. И чтобы так страдать…

Действительно, Гвару в который уже раз стало до одури плохо. С рыком вывернувшись наизнанку, он впечатался затылком в асфальт, судорожно забился в корчах, однако же со стоном встал и, вопреки всем законам логики, упрямо двинулся вперед. Еще, слава тебе господи, что хромать ему осталось уже недолго…

«А, вот куда его, болезного», – завернул за угол Бродов, присвистнул, умерил шаг и положил глаз на мрачный приземистый двухэтажный дом. Окна его были закрыты жалюзи, внутри не чувствовалось движения, над входом неоном пульсировали кровавые зловещие огни. В том плане, что это закрытый клуб, священная, суть частная, собственность и что чужие здесь не ходят. А вот анунникянина Гвара здесь держали, и крепко, за своего. Стоило ему только сунуться в дверь, как оная немедленно открылась, и генерал шагнул через порог – похоже, его ждали с нетерпением. Впрочем, не его одного, заведение имело успех – двери поминутно хлопали, пропуская внутрь членов этого клуба. Обгаженных, страшных и зомбированных, в точности напоминающих Гвара. Готовящихся вырваться в большую жизнь ублюдков рептового племени. Да, похоже, Избранные гады со своими яйцекладами не дремали…

– А может, и мы туда же? – Потрошитель закурил. – Устроим этой сволочи кузькину мать?

– Не, в лобовую, Сима, тут явно никак, – с вескостью возразил ему Небаба, с детства имевший глаз орла. – Ты буркалы раскрой, а потом прикинь хрен к носу и шевельни мозгой. Ну что, раскрыл? Прикинул? Шевельнул?

На крыше инкубатора сидели пернатые – только не птички-синички или турманы-сизари, так любимые в египетских массах[149], нет, крылато-ядовитые злобные твари, известные в галактике как мурры. Числом не менее дюжины.

– Херня, прорвемся. Да мы этих тварей сотнями… – начал было Потрошитель, однако Бродов не поддержал.

– Брось, Сима, остынь, сдуйся. Поспешим – негуманоидов насмешим. Суета в почете знаешь где? Не до рептов нам сейчас, Сима, не до рептов. О Кобельборзе подумать надо. Как он там сейчас, только что из комы?

Кобельборз был в добром здравии, терпимом настроении, но совершенно озверевший. Было с чего – вонь в клинике Муссы достигла апогея, сам гений-ветеринар замер в прострации в кресле, а на полу, в луже сизой слизи, тихо лежали двое. Два рослых антропоморфных тела, судя по положению когтистых лап, уже не живых. У одного были вывернуты жабры, у другого – выдран с корнем яйцеклад. В общем, обстановочка была еще та и положительных эмоций не вызывала. Кобельборз так прямо и сказал:

– Мы все, гуманоиды, вляпались в дерьмо. У нас где-то утечка информации. Сразу же после моего звонка сюда ворвались рептояры. И решили добить меня, дурашки. – Он довольно усмехнулся, на деле же жутко оскалился. – Вон какие тихие теперь лежат. Дважды я провел форсированный допрос, но они молчали, словно партизаны. Что с них взять – банальные убийцы, только за дураков втемную и держать.