Вселенский расконвой

– Стой, мусульманин, – отреагировал Данила, щедро рассчитался с рулевым и помог Небабе с Потрошителем вытащить Гвара из такси.

– Вот она, боль-то, вот она, мука, – со стоном тот схватился за живот, судорожно блеванул зеленым и, страшно закатив глаза, сделался похож на куклу – чудовищную, заводную, омерзительную, полностью готовую на все. Однако это был еще не конец. Гвар дико закричал, напрягся, до боли закусил губу и, снова превратившись в ануннака, уставился прищуром на Серафима. – А ведь это хорошо, фельдфебель, что ты спер тогда ларец в Гелиополе. И сам цел остался, и скарабеи целы. А говорят, что воровать – это грех. На. – Жуткая ухмылка искривила его лицо, а на ладони оказался контейнер, напоминающий флакончик духов. Тот самый, вожделенный, алкаемый, с гарантией возвращающий жизнь.

– О, генералус! – слова застряли у Серафима в глотке, бережно он взял презент, а Гвар оскалился и превратился в зомби – теперь уже с концами, навсегда. Рыгнув, он сгорбился, закатил белки и взял с места старт к горе Муккатам. Причем на удивление бодро, напористо и весело, не глядя на сутулость, метеоризм и хромоту. Как будто кто-то невидимый, огромный и могучий пихал его под копчик исполинской рукой. Вернее, если вдуматься, лапой.

– Да, верной дорогой идете, товарищи, – без радости взглянул ему в спину Небаба, прикинул дистанцию, без вкуса закурил. – Только вот куда. Ладно, сейчас будем посмотреть. Эй, Сима, командир, ну что вы там застряли. А то ведь клиент уезжает, гипс снимают…

А Бродов с Потрошителем и вправду задержались ввиду разговора, короткого, но по душам.

– Ну что, Сима, будешь отчаливать? – осведомился Данила. – Ведь то, что хотел, ты уже заполучил.

– Я тебе, Даня, что, профуратка некошерная? – отозвался Серафим, и они направились в гармонии к Небабе, держащемуся у Гвара в кильватерной струе. А тот знай пер себе дальше – мимо известного своим базаром квартала Хан-аль-Халили, минуя знаменитую средневековую мечеть Аль-Асхар, оставляя позади кузницу исламских кадров, авторитетнейший богословский университет, называемый так же, Аль-Асхаром. Башмаки его размеренно скребли асфальт, трость постукивала дробно и зловеще, вонь густела, обретала форму, становилась ощутимо плотной, била наповал. Куда несет его нелегкая, зачем, что-то не спрашивал никто.

«Да, хорошенький сегодня денек. Славный, – Бродов хмыкнул, вытер пот со лба, тягуче и обильно сплюнул. – А ведь экскурсионный тур-то еще только начинается. Что же будет дальше?» Глядя на вышагивающего Гвара, он испытывал невольное уважение. Вот это гуманоид с большой буквы. Нет чтобы уйти легко, по-быстрому, нет, идет себе по уши в дерьме на муку. На смерть. На медленную, жуткую, лютую. И впрямь настоящий ануннак. А еще Бродову почему-то вспоминалась песня его молодости, волнительная, громкая и помпезная:

Сегодня мы не на параде.
Мы к коммунизму на пути.
В коммунистической бригаде
С нами Ленин впереди…

Да, странная все же штука память, очень непонятная. А вот с днем сегодняшним все ясно, что-то он выдался нехорош. С кровью, смертью, смрадом и блевотиной, с кромсанием острой сталью по живому. Все какое-то лживое, обманное, двусмысленное, направленное на разрушение и смерть. И убийственно вонючее. Эх, побыстрее бы, что ли, в гостиницу, в постель, чтобы взять да и проснуться в завтра. Утро ведь все же вечера мудренее. Однако вскоре Данила понял, что побыстрее залечь в постель сегодня не придется, мобильник его вдруг заиграл «Собачий вальс», задорно, с экспрессией и очень полифонично. И, как тут же выяснилось, ужасно символично – звонил Кобельборз. Судя по артикуляции, интонации, напору, в наидобрейшем здравии и в наитрезвейшей памяти.

– Внимание, – велел он, – слушай приказ…

Глава 10

– Привет, Ваше Истинное Достоинство, – хмыкнув, Закадычный Зам вошел в Склеп Боли, посмотрел на Президента, зафиксированного на стене. – Все загибаетесь? Ну-ну. Так держать, а мы поможем.

Да, Президент Вседорбийской Империи умирал долго, трудно и мучительно. Для вящего пролонгирования процесса ему трижды перелили кровь, дважды сменили лимфу и пересадили без наркоза легкие, почки и костный мозг. Палачи были асы – вдумчиво, медленно, день за днем они превращали кормчего в смердящий кусок мяса. Без гениталий, без глаз, без языка, без какой-либо надежды на скорое избавление. А руководил всеми процедурами Закадычный Зам, с тщанием, на совесть, с неубавляющейся ненавистью. Ведь разве быстро утолишь ее, родимую, изживешь, если столько лет копил?