Всем плевать на электро

Но они не верят. Они в эмоциях — а в электро эмоций быть не должно: никаких соплей, никаких нервов, никакого вонючего ню-итало — только чистая энергия. Я объясняю, но они не слушают или просто не могут воспринимать. Снова приходит девица, уже без парня, пьянее втрое. Говорит, что понимает меня и прониклась моими словами, что хочет сегодня быть со мной. Я снова ее посылаю, говорю, что это уже ни х%ра не смешно, и она уходит, шмыгая носом и глотая слезы.

Никто не танцует ни у колонок, ни около пульта. Самые почетные, самые понтовые места пусты — потому что публика боится меня. Люди держат дистанцию. Дураки. Не меня, а себя им лучше бы опасаться — своей прозрачной инертности, своей сопливой самозацикленности, своего…

— Ты же подорвешь нас! — шипит Женя, танцуя у моего уха. — Боже, ты же всех подорвешь, все равно, да? Я вижу по тебе. Чувак, не надо, ты же выиграл!

— Что выиграл?

— Наш спор! Никто не ушел, никто не уйдет из клуба, смотри, все танцуют…

— Ты думаешь?

— Да!

— Разве это честно?

— Да нормально! Вполне.

Да дело даже не в споре. Вовсе не в споре. Сегодняшняя ночь — это черта, это краткое содержание, сжатый пересказ моей жизни. Дело в том, что всем плевать, и если честно, то никому не интересно то, что интересно мне.

— Нет! — кричит шепотом Женя. — Чувак, ну пожалуйста! Ну мне, например, интересно здесь находиться. И я думаю о людях. Выпусти хоть меня одного! Ты же взорвешь их, я же вижу! Не выдержишь ведь! Ну пожалуйста!

— Наша ночь перевалила за половину, — говорю в микрофон, не ответив топтавшемуся от нетерпения Жене. — До утра еще есть пара часов, и я надеюсь, вы насладитесь ими максимально.

— Прошу, чувак, не надо! — причитает несчастный Женя. — Слушай, ну я, считай, не жил. Я почти не трахался. — Он смотрит беспомощно и умоляюще, как щеночек.

— Почти?

— Ну, раза три всего. Но она была ужасна, чувак, просто ужасна. Старше меня, и у нее был целлюлит, и пухлые какие-то плечи, и щетина на лодыжках…

— Так, ладно! Подробности… — говорю. — Тогда, «чувак», ты упускаешь шанс.

— О чем ты?

— Ну, как о чем? Вон, — я киваю. — Полный зал худых и чисто выбритых красавиц. Выбирай любую, иди ломай героя.

— Ты серьезно?

— Конечно. Да ладно, — хлопаю его по ключице. — Вдруг вы спасетесь, так? Чем ты рискуешь, что тебе терять? Вон трется принцесса — пойди скажи ей, чтоб держалась тебя, пообещай вытащить отсюда. Тебя что, всему учить надо?

— Ну о'кей, попробую. Ты уверен?

— На все сто.

Он лихорадочно изучает девчонок на танцполе и отправляется знакомиться, причем не к той, что выбрал я, а к совсем другой, и откровенно так себе. Вот и проблема. Что для меня красиво — другим уродство. А что всем нравится — уродство для меня.

Публика вяло копошится, держась на расстоянии. Женя трет что-то девчонке. Он машет мне, я ему.

* * *

Смотрю на часы. Четыре тридцать. Скоро пойдут трамваи, откроется метро, а у «Сити» наверняка уже дежурят таксисты. Или спецназ, если кто-то все-таки исхитрился его вызвать — внутри клуба мобильник не берет, а внутренний телефон я еще днем перерезал.

Табачный воздух клуба ест ноздри. Мне паршиво, и ручка под рукой. Уже утро, и мне так противно, что я подорвал бы всю эту кодлу немедленно — если б мог.

Но не могу, потому что на самом деле бомб только две — брат больше не успел: одну я хлопнул, чтобы убедить их, а вторая коробка у меня во внутреннем кармане — я ребрами чувствую через ткань ее углы. Вторая бомба — мой телепортер.

Четыре сорок пять. Дело не в том, есть ли душа. Дело не в том, что жизнь игра, и как-то получилось, что я проиграл в нее. Дело не в том, что никому не нравится моя музыка. Это даже не моя музыка. Я не музыкант, я не играю даже на винилах. Я ни черта не умею — только крутить ручки. Да, у меня чувствительность к частотам и много практики, и я могу настроить звук, могу поставить хорошую музыку, но хороша она только мне. Проблема в том, что мы с вами не понимаем друг друга и вряд ли когда-нибудь поймем.

Еще проблема в том, что это ни хрена не оригинально. В этом мире у меня миллион двойников, и все неудачники, все нытики, все совершенно идентичны, и, даже если телепортация означает смерть, даже если я исчезну, никто не заметит разницы.

Пять утра, я поворачиваю ручку, мир взрывается, я лечу плашмя об дверь — и меня нет.

* * *

…….

* * *

— Всем плевать на электро.

— И?

— А мне единственному — нет. Старая схема. Я обычный неудачник. Такой, как все.

— Противоречие! — Брат хлопает в ладоши. — Всем плевать, а тебе нет — тогда ты исключение, а не такой, как все.

— Да, может быть, и мне п%ц как одиноко.

— Так, понятно, — говорит он, мелькая у меня перед глазами. — Нормальная расплата за оригинальность.

— Но ты и сам оригинал, — я еле квакаю. — Притом тебе нормально.

— Да как же! Блин, подумаешь — электро! Электро еще популярно. А кого интересуют мои лазеры? Или телепортеры? Или бомбы? Да всем тем более плевать.

— Мне не плевать на телепортеры. И на бомбы.

— Ой, умоляю! — отмахивается брат. — Если б ты хоть немного знал, хотя бы малость интересовался взрывчаткой — мы бы сейчас не говорили!

— Почему?