Всем поровну

Слушать такое было горько и обидно. Забыв, куда шел, Егор, не прощаясь, развернулся и пошлепал назад по Мастеровой. Иван хохотал ему вслед.

– Абсолютная шкала всем до фени! – доносилось до Егора сквозь жизнерадостное ржание. – Человеку интересна только шкала относительная! Верхушка кочки или Эльбруса – все верхушка, а дно – всегда дно…

Но ведь это неправда! Неправда!

Вступительные экзамены Егор провалил.

Как он ухитрился это сделать при конкурсе в полчеловека на место, он не понял и не брался объяснить. Запомнилась только иронически поднятая бровь экзаменатора. Егор зачем-то поблагодарил и вышел с «неудом», глупо улыбаясь, не понимая и не веря.

В тот же день он напился пьян и слонялся без цели, цепляясь к шарахающимся прохожим со слезливыми признаниями, оскорбил непристойным действием цоколь какого-то памятника, вступил в оживленный диспут с милицией и заночевал в казенном доме. Наутро разламывалась голова, а синяки на теле свидетельствовали о массаже тупым резиновым предметом. Да еще предстояло выплатить штраф.

Нечестно! Не штраф и не побои – экзамены! Не всякий ведь сам догадается, что уж коли у всех абитуриентов повысился IQ, то и вопросы экзаменаторов станут сложнее! Надо было предупреждать!

Его предупредили – по месту работы. В энергичных словах. Спасибо, что не уволили сразу. Это случилось немного позднее.

Егор запил. Сволочные биороботы уменьшили его восприимчивость к спиртному. Если раньше его развозило вдрызг с бутылки «Жигулевского», то теперь требовался эликсир покрепче. Деньги начали таять. Один раз Егор вооружился арматурным прутом и пошел убивать гада Ивана, но запутался в улицах и на Мастеровую не попал.

Ночью он выл и рыдал в тряпье, заменявшее ему подушку. Ну почему мир устроен так подло? Почему людям интересна только относительная шкала и их личное место в ней? Умный – глупый. Талантливый – бездарный. Красавец – урод. Богатый – нищий. Атлет – доходяга. Инициативный – инертный. Вот что на самом деле их волнует. И давать всем поровну – несправедливо, потому что у самых низших, самых обиженных не будет никакого продвижения…

Да, наука пойдет вперед, это точно. Для того, видно, бионары и были впрыснуты. Остальное – чепуха. Разве что воры начнут работать тоньше, так ведь баланс не нарушится, потому что опера да следователи тоже получили свою долю сиреневой взвеси. Ни один человек не ушел обиженным.

И ничего не изменилось. Не ведая об Экклезиасте, Егор приходил к тому же выводу: что было, то и будет.

Он мог бы понять это раньше, если бы не был так увлечен своей кажущейся эволюцией. Разве кто-нибудь, исключая наблюдателя жизни Ивана Неподобу, стал разговаривать с ним охотнее, чем раньше? Разве не внушал он по-прежнему брезгливое неодобрение? Разве хоть одна женщина посмотрела в его сторону с интересом?

Зачем живешь? Кому нужен? Для чего все это? Какой смысл?

Наплакавшись вдоволь, Егор принимался скрежетать зубными пеньками. Потом вставал с топчана, пинал книги и, покинув пост, тащился к круглосуточному магазину. Там было то, в чем он нуждался.

От контейнера к контейнеру. От урны к урне. Возле скамеек проверить сугубо. И в кустах. Ага, вон на автобусной остановке мужик башку задрал, пиво пьет… успеть бы, пока конкуренты не набежали. Евробутылка. Почти рупь.

Сентябрь природа выделила не в подарочном варианте. По утрам, в самое добычливое время, в приземном слое висели синие от холода туманы. В ужасе жухла листва. Теоретически приближалось бабье лето с его щедрыми на солнце днями, но пока сверху не то сеялась, не то просто висела в воздухе холодная морось. Она липла к нелепой фигуре, что, шаркая ногами и не замечая луж, брела неведомо куда. Иногда фигура останавливалась, скрючившись и держась за бок. Егор Суковатов обходил свою территорию.

Круг замкнулся.

Возможно, он не был кругом, а был витком спирали, но это уже не интересовало Егора. Сегодня он выспался в теплом подъезде и уже почти набрал посуды на личный прожиточный минимум. Ничто другое его не интересовало. До холодов было еще далеко, а значит, все шло путем.

– Бракованная, – объявил Иван, ощупав горлышки пивных бутылок и отставив одну в сторону. – С выколкой. Второй раз ее приносишь. Принесешь еще раз – получишь в репу. Винные сегодня не беру – тары нет. Итого одиннадцать штук.

– Винные, – гугниво пробубнил Егор.

– Чего-о?

– Возьми за полцены.

– Сказал уже – тары нет.

– Полцены, – ноюще прогнусавил бомж.

Он явно нарывался. Издав нутряной рык, Иван обозначил было движение в сторону надоеды, как вдруг что-то хлопнуло у него над головой, как хлопает разбившаяся лампочка. Кудрявое облачко, на сей раз не лиловое, а изумрудно-зеленое, чуть подсвеченное изнутри, вспухая и разрастаясь, быстро обволокло приемщика, сдатчика, штабеля ящиков и, перестав быть видимым, впиталось в городской воздух.

– И не надоест им! – подивился вслух Иван.

Затем он сморщил нос, прислушался к внутренним ощущениям и передернулся. Покосился на бомжа.

Внутри обоих что-то происходило.

Иван чихнул. Егор удержал чих, чтобы тот не отозвался очередным приступом рези в кишках.