Всем смертям назло

В тихий разговор включаются и другие моряки. Все клеймят позором предателя и жалеют, что не расправились с ним.

Враг не унимается. Корабли снова над лодкой. Бомбы рвутся очень близко. Одна из них даже упала на палубу, но, к счастью, не взорвалась.

Лодку подбрасывает, как мячик. Опять сидим без света. Через сальники и швы вода начинает проникать внутрь корпуса. Лопнуло несколько аккумуляторных баков. Вышли из строя все глубиномеры.

Два часа непрерывно бомбили нас. Два часа мы провели как в аду. Но люди, уставшие, измотанные, задыхающиеся от недостатка кислорода, борются. И откуда только силы берутся! Электрики Гримайло, Савельев и Бойцов успевают быстро отключить лопнувшие баки аккумуляторов, и поэтому ни один из них не воспламенился. Трюмные, мотористы, торпедисты немедленно прекращают поступление воды, где бы она ни пробилась. Одна мысль владеет всеми: выстоять, спасти корабль, хотя бы для того, чтобы передать командованию собранные нами сведения.

А гитлеровцы потеряли всякое терпение и не жалеют бомб. При всей трагичности нашего положения именно это нам на руку. Несмолкающий грохот бомб, лишивший вражеских акустиков возможности прослушивать лодку, позволяет нам запустить помпы, откачать лишнюю воду, удифферентовать корабль. Дифферентовка в таких условиях потребовала от нашего инженера огромного искусства. Справился он с задачей блестяще.

Осторожно, ползком уходим с проклятого места. Взрывы отдаляются. Люди веселеют. Об этом я сужу по поведению Широбокова, который для меня вроде барометра, по которому можно судить о настроении большинства экипажа. Неугомонный радист высовывается из радиорубки и тихонько, по выразительно поет:

Нам не страшен серый волк…

Все в центральном посту засмеялись. Только боцман Рашковецкий показал Широбокову широкую ладонь с растопыренными пальцами (пять нарядов!).

Когда кораблей противника совсем не стало слышно, подвсплываем под перископ, чтобы точнее определить свое место. Первое, что я увидел на поверхности моря, — это четыре дозорных корабля. С тралами за кормой они ходили над тем местом, где мы до этого лежали на грунте. Наверное, считали пашу лодку потопленной. Что ж, пусть. Поворачивая перископ, увидел еще четыре корабля. Из их труб вырвались густые клубы дыма. Корабли двинулись в нашу сторону. Неужели заметили?

Ныряем на глубину сорока пяти метров и уходим подальше от греха.

С наступлением темноты снова осмотрел горизонт. Ничего подозрительного. Да и видимость плохая, много не увидишь. Акустик тоже ничего не слышит.

Всплыли. Выскакиваю на мостик и пячусь от неожиданности: неподалеку маячит множество вражеских катеров. А они уже мчатся к лодке.

— Срочное погружение!

Мгновение — и задраен люк, заполнена цистерна быстрого погружения. Палуба уходит из-под ног — так быстро опускается лодка.

Уходим на предельную глубину. Приказываю штурману курс проложить так, чтобы поскорее лечь в какую-нибудь глубокую яму.

И снова мы без света и глохнем от близких взрывов. Что-то неладное с цистернами. Лодка клонится на нос, а помпу запустить нельзя: ее шум выдаст нас. Приказываю всем свободным морякам перебраться из носовых отсеков в кормовые. Помогло. Лодка выпрямилась.

Ложимся на грунт. Вражеские корабли по очереди заходят и сбрасывают бомбы. Но устанавливают их взрыватели, видно, наобум. Порой взрывы над самой нашей головой, но слишком высоко: только осколки падают на надстройку.

Ушли корабли. Всерьез ли? Может, выжидают… Мы тоже ждем. Молчим. Чтобы при ходьбе не шуметь, матросы сняли обувь, обмотали ноги тряпками, на палубу набросали ветошь.

Даже Титов научился передвигаться бесшумно, тот самый Титов, которому всегда доставалось за неуклюжесть, за то, что без конца бьет посуду…

Вместе с Васильевым прослушиваю горизонт. Нам нужно всплыть, дать людям воздух. Смотрю на товарищей. Бледные, мокрые от пота лица. Кое-кто спит. Но какой это сон? Скорее, бред, обморок. Трюмный старшина Макаров бормочет в забытьи:

— Испортилась… Помпа испортилась…

Ему совсем плохо.

Сменившись с вахты, уснул электрик Савельев. Дышит часто и тяжело. На губах розовая пена. Титов будит его, потчует консервированным виноградом. Проглотив несколько ягод, электрик снова засыпает. Теперь ему легче.

Кое-кто уже начинает заговариваться, утрачивает контроль над своими действиями. Вон фельдшер Андреенков поднимается с койки, бредет по отсеку. Глаза открыты, а ничего не видит. Толкнулся в закрытую дверь, побрел обратно и снова лёг.