Читаем Всем смертям назло полностью

— И стал я учиться писать. Пробовал писать ногами, протезом, не получалось. Бросал, вновь принимался, разочаровывался, опять бросал и так без конца. А червяк ну прямо сбесился. Жизни от него никакой не стало. Обнаглел совсем. Пиши, и все! Теперь уже приказывает. Проснусь ночью, а в голове одно и то же: как бы это половчее все изобразить про жену свою, про любовь, про жизнь. И уже люди, как живые, перед глазами встают, разговоры заводят, только бери и записывай все подряд. А как записывать? Чем? Пробовал диктовать — не получается. Сразу и люди куда-то исчезают, и разговоры прекращаются, и фразы разваливаются. Читал в ту пору очень много. И знаете, ребята, читаешь книгу, уже ранее читанную, и будто заново ее понимаешь. Все будто бы и сложнее и проще, И вот однажды, читая книгу, взял в зубы карандаш, чтобы перевернуть страницу, да так и замер. Писать же так можно! Ну и завертелось все. Начал учиться писать, держа карандаш в зубах. Достал букварь, тетрадей в косую линейку и, как положено первокласснику, начал выводить палочки, крючочки, буквы… Около года тренировался. Сейчас пишу довольно быстро, и почерк неплохой, разобрать можно. Ну а червяк уже с ума сводит меня. Ем ли, сплю, иду по улице, а у меня все мысли вокруг рассказа о жене вертятся. Вначале я не собирался повесть писать, а просто стал рассказывать. А тут и нахлынули на меня воспоминания и люди, с которыми свела судьба, которые оставили добрую память, и я почувствовал себя обязанным написать о них. Так сложилась повесть "Всем смертям назло…". Переписывал я ее около двенадцати раз, и только тринадцатый вариант увидел свет. Так я начал писать.

— В конце повести сказано, что Таня ждет ребенка. Скажите, кто у вас родился? — спросил кто-то из рядов.

— У нас с Ритой родилась девочка. А кто родился у Тани и Сергея — не знаю. Не думал об этом.

— А как назвали девочку?

— Таня.

— В честь той, из повести?

— Да.

— А вы хотели, чтобы у вашей Тани была бы судьба, схожая с Таниной из повести?

— Какой отец пожелает таких испытаний своей дочери?! Я хочу, чтобы она была похожа на свою мать. Во всем, без исключений.

— Что, по-вашему, есть мужество? — раздается опять вопрос.

— Честное выполнение своего долга…

Потом мы шли с парторгом по шахтному двору, он молчал и не поднимал опущенной головы. Накрапывал дождь, порывистый и мелкий. Террикон дымил еще сильней, на копре бешено кружились шкивы. "Ребята поехали, — подумал я и представил их всех, как они молча натянут на себя робы, возьмут самоспасатели, лампы, шагнут к стволу, посмеиваясь или выражая какое-либо недовольство, войдут в клеть, отпустят пару шуток девушке, что стоит у кнопок, и разом нырнут в ствол и на миг почувствуют невесомость, как в свободном полете. Рыжий придет в забой, ругнется на прошлую смену за то, что не нарастили рельсы или не убрали забой, и станет наводить порядок. Тот, узколицый, черный, через печь пролезет в лаву и, наверное, уже оттуда спросит у вагонщика про то, сколько вагонов под лавой, недобрым словом помянет ВШТ, если мало, или смолчит, если достаточно, и на коленях и локтях поползет, шурша по лаве, к комбайну.

— Извините, — повернулся я к парторгу, — как-то так вышло… не рассчитал время… Первый раз выступаю… смену задержал…

Парторг махнул рукой.

— Я вот о чем сейчас думаю. Копыленко во втором ряду, с краю сидел. А он ведь, подлец, пьет и к жене руку прикладывает. Двое детей у них. Все время наблюдал за ним. Глаза прятал, стыдно ему было. Неужели и после этого старое продолжит? — Он помолчал, шагая с опущенной головой, и, будто рассуждая сам с собой, сказал: — А от Ломакина, рыжий такой, здоровый, что в первом ряду сидел, жена ушла. Тихий, покладистый парень, работник отличный, а она так себе, свистулька свистулькой… И вот вам… вспорхнула и улетела. Переживает Ломакин. А что сделаешь?! — Он опять помолчал и задумчиво бросил: — А план они сделают. Об этом я не беспокоюсь. Хлопцы что надо!

— Он проходчик?

— Кто?

— Ломакин.

— Проходчик. Бригадир.

— ЧП случаются?

— Почти нет, — ответил парторг. — На прошлой неделе на третьем западном корж "капнул", и комбайнера по спине. Ходить, наверное, не будет. Позвоночник повредило. Вчера в больнице были… — Он вздохнул и помолчал. У вас это правильно в книжке написано: "…случаются и шальные пули".

На вершине террикона опрокинулась вагонетка, ухнула порцией породы, и камни стаей покатились вниз, подскакивая и перегоняя друг друга. От стаи отстал большой угловатый кусок, неловко перевернулся с боку на бок с гулким стуком и медленно пополз к основанию, оставляя за собой густой серый хвост пыли. Тучи густели, опускались ниже и, цепляясь за терриконик, верхушку копра, стремительно летели дальше, за шахту, брызгаясь холодными каплями.

Я плохо спал этой ночью. В окно стучал дождь, то дробно, то мягко, сердито выл ветер, в голове теснились какие-то мысли, а я боялся их и гнал от себя… Необходимо с головой погрузиться в работу. Тема есть, сюжет готов, было бы время, Что-то его становится все меньше и меньше.

Перейти на страницу:

Все книги серии Человек труда

Похожие книги

Судьба России
Судьба России

Известный русский философ и публицист Н.А.Бердяев в книге «Судьба России» обобщил свои размышления и прозрения о судьбе русского народа и о судьбе российского государства. Государство изменило название, политическое управление, идеологию, но изменилась ли душа народа? Что есть народ как государство и что есть народ в не зависимости от того, кто и как им управляет? Каково предназначение русского народа в семье народов планеты, какова его роль в мировой истории и в духовной жизни человечества? Эти сложнейшие и острейшие вопросы Бердяев решает по-своему: проповедуя мессианизм русского народа и веруя в его великое предназначение, но одновременно отрицая приоритет государственности над духовной жизнью человека.Содержание сборника:Судьба РоссииРусская идея

Николай Александрович Бердяев

Философия / Проза / Русская классическая проза