Всем стоять на Занзибаре

Позабыв о синяках и порезах, Дональд рывком сел. Даже не обратил внимание на сиделку, которая метнулась к изголовью его постели.

– Профессор, вы хотите сказать…

Вскочив со стула, Сугайгунтунг принялся расхаживать взад-вперед по палате.

– Если я не доверюсь кому-то, не расскажу правду, – отрезал он с далеко неятакангским нажимом, – я сам с ума сойду! Превращусь в мокера, как мой жалкий студентишка сегодня! Мистер Хоган! – Его голос упал почти до шепота: – Я лояльный гражданин и патриот моей страны. Ятаканг – мой дом, и я люблю его всем сердцем! Но разве не долг мужчины спасти то, что он любит, от неразумия других людей?

Дональд кивнул, пораженный реакцией, которую, сам того не ожидая, вызвал – словно заглянул в кратер Дедушки Лоа и обнаружил, что туман рассеивается, открывая яркую лаву, красную, как зев неведомого цветка.

– Кое-кто совершил глупость! – страстно сказал Сугайгунтунг. – Я видел достижения нашего правительства, перемены и блага, которые оно принесло. Так пусть они будут выброшены на свалку, а вместе с ними и все, за что боролся я сам? Мистер Хоган! – Остановившись, он посмотрел на Дональда. – Вы слышали мое имя до того, как было сделано это… это заявление?

– Разумеется, сотни раз.

– В связи с чем?

– Лучшие в мире модифицированные бактерии. Штамм каучукового дерева, которому завидует весь мир. Мутированная Tilapia, которая кормит миллионы людей, которые иначе заболели бы от недостатка протеина. И…

– Спасибо, – прервал его Сугайгунтунг. – В последнее время мне иногда кажется, будто все это мне приснилось. Но вам когда-нибудь встречалось упоминание о четырех обезьянах, которые убили себя?

– Обезьяны совершили самоубийство? Обезьяны? Я думал, ваша работа с обезьянами это и есть основа для…

– О, один орангутанг пока жив, всего один. – Нетерпеливым жестом отмахнувшись от разговора про остальных подопытных животных, Сугайгунтунг снова принялся расхаживать по палате. – Но, полагаю, вы немного разбираетесь в психологии, не в одной только биологии, да? Обезьяна, способная изыскать способ лишить себя жизни, уже обладает чем-то, что отличает человека от остальных животных. Если не нужно разжевывать вам этот простой факт, то, может быть, удастся объяснить кое-что, что мне не удалось втолковать… неким представителям тех, кто стоит здесь у власти.

Он сжал кулаки, словно физически пытался слепить из воздуха слова.

– Прошу прощения, если несколько коряво выражаю мои мысли. Я сам едва понимаю, чего боюсь, но совершенно определенно знаю, что мне страшно. Я скажу это без гордости, мистер Хоган, – поверьте мне, без гордости, так как то, что казалось мне божественным даром, вдруг превратилось в невыносимое бремя, – поистине нет в мире никого, кто сделал бы то, что сделал я. Вдумайтесь! Исключительными свойствами человека являются язык, способность воспринимать символы, устанавливать ассоциации и воображать объекты и события, отсутствующие в реальной действительности. Я улучшил гены орангутанга и создал пять младенцев, у которых и это могло бы быть с нами общее. Но язык создали мы! Мы, люди! А это были обезьяны, и выросли они в мире, который принадлежал людям, но не им. Пятый жив. Можете познакомиться с ним, если захотите, поговорить с ним – он способен произносить несколько сотен простых слов…

– Но это же поразительно! – вырвалось у Дональда, которому на ум пришли сотни трансгенных домашних животных, жалких представителей тысяч своих собратьев, нежизнеспособных потому, что человек напортачил с генофондом их естественных предков.

– Производит впечатление, да? Тогда позвольте вас спросить, что бы вы сделали, если бы к вам пришли, как пришли ко мне, и сказали, мол, хватит возиться с обезьянами, которые все равно неполноценны, твоя страна требует, чтобы ты работал с плазмой человеческой клетки, а если будут неудачные экземпляры, просто посади их в клетку, как результаты любого провалившегося эксперимента?

– Вы хотите сказать, что пока не добились успеха с человеческим материалом?

– Успех? Что такое успех? – горько возразил Сугайгунтунг. – Думается, в некотором смысле я преуспел. Я многократно извлекал ядро из донорской клетки и имплантировал его в другую яйцеклетку, и эта клетка развивалась. Иногда я изменял какую-нибудь хромосому, и люди рожали здоровых детей от своих собственных плоти и крови, а ведь в противном случае эти дети могли бы быть больными или безумными… Думаю, родители довольны. Наверное, это можно назвать успехом.

– Вы пытались исцелить ген порфирии у Солукарты?

– И это тоже, – признался Сугайгунтунг, не слишком удивленный тем, что Дональду известна эта тщательно охраняемая тайна. – Но был побочный эффект. Появилось рассеченное небо.

– Это можно было бы выправить хирургическим путем…

– А также «циклопов глаз» и незарастающий родничок.

– Понимаю. Продолжайте.