Хозяйка не могла представить, что бы все то могло означать: она никогда не замечала за горничною мелких краж, и потому у нее не умещалось в голове, что та в самом деле намеревалась украсть ложки; заключив из всего в целом, что со времени той пропажи горничной не было в своей кровати, она тут же возревновала, заподозрив, что горничная во время ее отсутствия занимала ее место подле мужа, и сие было причиною того, почему ложки не были найдены раньше.
Она тут же воскресила в памяти несколько благосклонных деяний, которые ее муж свершал для горничной, деяний, кои в то время прошли незамеченными, но теперь в ее голове поселилась сия мучительница, ревность, которая множила доказательства их близости; другим обстоятельством, усугубившим все остальное, было то, что муж ее знал, что она должна была в тот день прибыть домой, и не входил с ней в сношения четыре месяца до последних родов, и все же воспользовался случаем уехать в то утро из города под каким-то незначительным предлогом. Все эти факты, взятые вместе, утвердили ее в ее ревности.
Поскольку женщины редко прощают оскорбления такого рода, она замыслила выместить зло на горничной. Для этого она оставляет ложки там, где нашла, и приказывает горничной постелить чистые простыни на кровать, сказав ей, что намерена сама здесь спать этой ночью, потому что ее свекровь будет спать на ее кровати, и что она (горничная) должна ночевать в другой части дома; горничная, готовя постель, была удивлена, завидев ложки, но у нее были весьма веские причины, по которым ей не подобало говорить, где она их нашла, посему она забирает их и кладет к себе в сундук, намереваясь оставить затем в каком-нибудь месте, где бы их можно было случайно найти.
Хозяйка, дабы все выглядело так, как будто делалось без умысла, ложится этою ночью в постель горничной, едва ли воображая, какое приключение из того выйдет. После того как она какое-то время провела в постели, думая о том, что произошло, ибо ревность не давала ей заснуть, она услышала, как кто-то входит в комнату; вначале она подумала, что это воры, и была так испугана, что не осмеливалась даже вскрикнуть; но когда она услышала слова: „Мэри, ты не спишь?“ – то поняла, что это голос ее мужа. Тут страх ее прошел, но она не стала отвечать, ибо он узнал бы ее с первого слова, и решила притвориться спящей – а там будь что будет.
Муж лег в постель и в ту ночь разыграл неутомимого любовника; и удовольствие жене портило лишь то соображение, что все это предназначалось не для нее; однако она покорилась и сносила это как подобает христианке. Перед рассветом она выскользнула из кровати, оставив его спящим, пошла к свекрови и рассказала той, что произошло, не в силах забыть, как он обращался с нею, принимая за горничную; муж тоже украдкою вышел, полагая, что негоже ему быть застигнутым в этой комнате. Тем временем хозяйка, горя желанием отомстить горничной и не принимая во внимание, что обязана той развлечением прошедшей ночи и что одна добрая услуга должна бы стоить другой, послала за констеблем и обвинила ее в краже ложек. Сундук горничной взломали и нашли ложки, после чего она была отведена к мировому судье и приговорена оным к заключению в тюрьму.
Муж прослонялся до двенадцати часов дня и затем пришел домой, делая вид, будто только что вернулся в город. Лишь только он услышал, что случилось с горничной, как разъярился на жену; сие еще подлило масла в огонь, мать воспротивилась сыну и приняла сторону жены, и наконец ссора разгорелась с такою силою, что мать и жена, взявши лошадей, тут же вернулись в дом матери, а муж с женою никогда после того не спали вместе.
Горничная провела в тюрьме около полугода, все это время дожидаясь приговора; но, прежде чем произошло разбирательство, обнаружилось, что она носит ребенка; и, когда суд состоялся, она была освобождена по желанию свидетельницы: сердце жены смягчилось, и поскольку она сама не верила, что горничная виновна в какой-либо краже, кроме кражи любви, то не выступила против нее. Вскоре после своего оправдания та разрешилась дочерью.
Но что больше всего встревожило мужа, так это то, что жена его, как оказалось, тоже носит ребенка, и он, считая очевидным, что не имел близости с нею со времени ее последних родов, в свою очередь возревновал и ныне оправдывал тем свое обращение с нею, делая вид, что давно подозревал ее, а то, что она тяжела, и есть доказательство; она разрешилась двойней, мальчиком и девочкой.
Мать заболела и послала за сыном, дабы примирить его с женою, но он не хотел о том и слышать; посему она составила завещание, передав все свое имение через доверенных лиц в пользу жены и двух новорожденных, и через несколько дней умерла.