Всемирная история. Том 2 Бронзовый век

Имеется достаточно оснований полагать, что хеттская клинопись была введена во время царствования Хаттусили I преимущественно для того, чтобы записывать дословно официальные высказывания царя, с которыми тот время от времени обращался к собранию своей знати.

Так называемое «политическое завещание» Хаттусили представляет собой удивительный образец такого рода дословной передачи. Это запись высказывания царя по случаю усыновления им мальчика Муре или в качестве наследника престола. Царь говорит с народом свободно и естественно, не облекая свою речь ни в какую обдуманную литературную форму.

«Великий царь Табарна целому войску и сановникам сказал: „Смотрите, я болен. Юнца объявил я вам табарной, сказав: „Он пусть сядет на трон“. Я, царь, назвал его своим сыном, обнимал его, возвышал его, постоянно заботился о нем. Но он оказался недостойным юнцом. Он не проливал слез, не выказывал сочувствия, он был холодным и бессердечным. Я, царь, повелел доставить его к моему ложу и сказал: „Что ж! Пусть никто впредь не воспитывает сына своей сестры как своего приемного сына! Слово царя не дошло до его сердца, а слово его матери, змеи, дошло до него!..“ Хватит! Он мне больше не сын! Тогда мать его заревела подобно корове: „Заживо разорви чрево мое! Погубили мне сына, и теперь ты убьешь его!“ Но разве я, царь, причинил ему какое-либо зло? Смотрите, я подарил моему сыну, табарне, дом; я подарил ему много пахотной земли, я подарил ему много овец. Пусть он теперь ест и пьет. Если он будет вести себя хорошо, он сможет приходить в город. Но если он будет выступать как смутьян… тогда пусть не приходит, а остается дома.

Смотрите, теперь Мурсили мне сын… На место льва бог поставит другого льва. И в час, когда будет дан клич взяться за оружие, вы, мои слуги и знатные граждане, должны быть под рукой, чтобы помочь моему сыну. По прошествии трех лет он должен отправиться в поход… Если вы возьмете его с собой в поход, пока он еще ребенок, позаботьтесь о том, чтобы он вернулся невредимым.

До сих пор никто из моей семьи не исполнял моей воли; но ты, мой сын Мурсили, ты должен исполнить ее. Следуй слову твоего отца! Если ты последуешь слову твоего отца, гы будешь есть хлеб и пить воду. Когда ты достигнешь зрелости, ешь два и три раза в день и не отказывай себе ни в чем! А когда достигнешь старости, то напивайся досыта! И тогда ты можешь более не следовать отцовскому слову.

А вы, мои главные слуги, вы тоже должны следовать моему царскому слову. Вы должны есть только хлеб и пить только воду. Тогда Хаттуса будет на высоте и в стране моей будет мир… Но если вы не последуете слову царя… вы не останетесь в живых — вы погибнете.

Мой дед объявил своего сына табарной (наследником престола) в Санахуитте, но впоследствии его слуги и знатные граждане презрели его слова и посадили на трон Пападилмаха. А сколько лет прошло и сколько из них избежало своей судьбы? Дома знатных граждан — где они? Разве они не погибли?

А ты, Мурсили, не должен ни медлить, ни расслабляться. Если ты будешь медлить, это приведет к такому же старому злу… Всегда следуй тому, мой сын, что было вложено в твое сердце…“»

В начальных словах этого текста мы уже находим прототип вводной формулы, использованной в более поздних записях. Следует также обратить внимание на исторический пример (рассказ о заговоре Пападилмаха), иллюстрирующий предостережение против раздоров.

Фрагменты других текстов той же эпохи показывают, что этот риторический прием был тогда излюбленным. Мы обладаем сравнительно хорошо сохранившимся документом, который целиком состоит из таких «наставительных притч»:

«Цити был чашником. Отец царя велел подать сосуд-хархара с вином для госпожи Хестаиары и для Маратти. Он (Цити) поднес царю хорошего вина, а им дал другого вина. Первый (Маратти?) подошел к царю и сказал: „Они дали нам другое вино“. Когда царь увидел это, он (Цити?) подошел и сказал, что это так и было. Тогда его увели и „разобрались“ с ним. И он умер.

Санта, человек из Хурмы, был дворцовым слугой в Хассуве. Он служил у хурритов и пошел навестить своего господина (т. е. царя хурритов). Царь прослышал об этом и изувечил его».

Не использовался ли этот своеобразный документ, как справочник, из которого оратор мог почерпнуть подходящий для его цели сюжет? Как бы то ни было, существование таких записей показывает некий подход к истории, который стал характерной чертой всех последующих царских указов.