Нейперг не подозревал о близости неприятеля, когда вдруг 10 апреля, сидя за обедом, получил известие об опасности. Пруссаки завязали бой в 2 часа дня, но Фридрих не был еще тем стратегом, каким стал впоследствии: выстраивая свои полки по определенной системе, он дал австрийцам время опомниться. Атака превосходной австрийской кавалерии на его правый фланг, причем прусские конные полки были смяты, едва не привела к катастрофе; сам король был вынужден покинуть поле сражения по настоянию Шверина. Но здесь, как и не раз в прусской военной истории, сказалась польза учебной дрессировки солдата. Приученные неустанными испытаниями на плацу к меткой стрельбе, гренадерские батальоны Фридриха остановили неприятельскую конницу: пять раз возобновляла она свою атаку против этих «живых бастионов», но была отбита, а с уничтожением этой главной опоры австрийской армии прусская армия покончила с неприятельской пехотой, сперва ружейным огнем, а потом штыками. Численность обеих армий, равно как и их потерь, почти уравновешивались: с обеих сторон состояло в бою около 20 000 человек; выбыло из строя по 5000 человек. Нейперг мог совершить отступление под прикрытием ночи, но победа осталась все же за необстрелянными дотоле войсками и вождем, который научился в этом одном сражении большему, чем 56-летний Нейперг во всех своих походах против турок и французов. Опыт идет впрок не всем; так было и теперь: австрийский генерал не предпринял ничего, а только окопался под стенами Нейссе, но 4 мая Бриг сдался Фридриху, который достиг, таким образом, своей цели – добился первого военного успеха и прославил свое имя в Европе.
Но ему надо было упрочить за собой Силезию, и ближайшие средства к тому могла доставить Англия, которая видела как в Австрии, так и в Пруссии, своих естественных союзниц против Франции. Министры Георга II понимали всю выгоду от разрешения конфликта между прусским королем и королевой венгерской и богемской; ганноверские советники Георга выставили даже 15 побудительных пунктов к упрочению Силезии за Фридрихом, что обратило бы его в друга Англии, обеспечив защиту государственной системы и земель Германии, в особенности Ганновер, от всякой опасности со стороны Франции. Но сам Георг II, руководствуясь тем чувством зависти и личной недоброжелательности, которое принесло столько вреда его преемникам и в нынешнем столетии, противодействовал этой политике, втайне помогая венскому двору, причем составлял даже план раздела Пруссии, приглашая на помощь себе и Россию, что вынудило Фридриха выставить у Геттина тридцатитысячный обсервационный корпус под командованием принца Ангальта. Фридрих не любил полумер, и двусмысленное поведение английского кабинета заставило его решиться на то, что было, собственно, худшим средством; но у него не было выбора, и, видя невозможность упрочить свои права на Силезию с помощью Англии или при добровольном согласии на то Австрии, он заключил в Бреславле с Францией союз (июнь 1741 г.), по условиям которого война за Силезию, Первая Силезская война, перешла в нечто более важное – войну за Австрийское наследство.
Фридрих ясно видел невыгодные стороны этого союза. Он никогда не заблуждался насчет достоинства французской политики и самой французской нации, хотя ценил слишком высоко, быть может, французские язык и литературу, что, заметим кстати, было почти неизбежным: он был знаком только с ними, благодаря своему неудовлетворительному воспитанию. Баварский курфюрст Карл Альберт (с 1726 г.) вырос в убеждении своих прав на австрийское наследие. Эти права основывались на завещании императора Фердинанда I, следовательно, были старше «Прагматической Санкции», а по этому завещанию, земли императора Фердинанда переходили к потомству его старшей дочери Анны в случае, если бы его три сына умерли, не оставив мужского потомства. Матерью Карла Альберта была Анна, а покойный Карл VI был последним мужским потомком императора Фердинанда. Но со сказанным завещанием случилось какое-то превращение; когда баварский посланник заявил в Вене о правах своего государя, то ему был представлен подлинник завещания и указанное место гласило здесь: «какого-либо законного потомства», на не «какого-либо мужского потомства», как в баварской копии, что совершенно меняло дело, хотя оно и оставалось сомнительным. Зато другой факт был вне всякого сомнения; никто не мог запретить курфюрсту Баварскому выступить кандидатом на титул «Римского императора». Дом Виттельсбахов давно уже предусматривал такую многозначительную минуту и подготовлялся к ней разными средствами: браками, союзами, но пренебрегая запастись главнейшим, о чем подумала Пруссия – деньгами и войском на случай нужды. Великие планы и надежды не мешали в Мюнхене заботиться прежде всего об удовольствиях, и потому удача Баварии теперь полностью зависела от французской помощи.