Это владычество, при котором тирания продемонстрировала все свои ужасы, но еще более свою безмерную несообразительность, длилось шесть лет (1567-1573 гг.). Человек, стоявший во главе такого правления, был надменный и ограниченный кастилец, подобный своему владыке. Хороший воин, но недалекий, даже и в смысле боевого искусства, он был совершенно неспособен управлять страной и поглощен лишь одним чувством – ненавистью к еретикам. Он, как и его король, не отдавал даже себе отчета в том, что эта слепая ненависть тупо принята им за веру и заменила ему всякие религиозные убеждения. Известное изречение древнего историка, описывающего яростное неистовство партий на тесном пространстве маленького острова: «Здесь происходило все возможное, и даже более, чем возможно», – было вполне применимо к наступившему правлению в Нидерландах. Исчезли всякие понятия об общественном или личном праве, всякая справедливость, милость, разумное действие.
Первым делом Альбы было установление особого трибунала, судилища мятежей. Народ придал этому учреждению меткое прозвище «Кровавой палаты». В этом ужасном суде заседали лишь подневольные креатуры Альбы: дель Рио, Гессельс, Варгас. Последний пользовался самой дурной славой, не имел понятия о чести и был вполне пригоден для позорного звания палача. Руководством к действию для этого трибунала служили шестнадцать статей, согласно которым в его ведение входили все дела об еретических учениях, об участии в разгроме священных изображений, вооруженном восстании против короля и прочее.
Неопределенность таких пунктов обвинения позволяла неправедным судьям истолковывать их по своему усмотрению. Для того, чтобы охарактеризовать это учреждение, достаточно прочитать протокол его действий за три месяца: в январе 1568 года приговорено к смерти в Валансьене 48 человек, 20 февраля задержано 95 человек, осуждено 37 человек, 20 мая – снова 53 человека, а слуги наместника заняты были поисками все новых жертв. Страна была в ужаснейшем положении. Торговля, главный жизненный нерв края, могла процветать лишь тогда, когда есть полная уверенность в спокойствии и безопасности, а здесь нельзя было ручаться ничем и за то, что может произойти в ближайшую минуту. Тысячи жителей бежали за море, в Англию, тысячи спасались в лесах и были готовы укрыться еще дальше. При этом мире жилось хуже, чем во время войны. Но и война не заставила себя долго ждать.
Изгнанники и беглецы не оставались в бездействии. Они собрали небольшое войско из своих единомышленников, французских «гугенотов», о которых будет вскоре речь, и немецких наемников. Эта незначительная армия, под начальством графа Людвига Нассаусского, храброго брата принца Оранского, перешла границу и разбила более многочисленный отряд грозных испанских ветеранов при монастыре Гейлигерле (май 1568 г.). Альба ответил на это предостережение судьбы новыми «юридически обоснованными» убийствами и казнью двух своих знаменитых узников, графов Эгмонта и Горна.
Особая комиссия для производства над ними суда прибыла в Гент в ноябре 1567 года. Многие высокопоставленные лица, в том числе даже император Максимилиан и сам Гранвелла, старались повлиять на короля Филиппа. Более всех прилагала к этому усилий несчастная жена Эгмонта, мать одиннадцати детей. Но все было тщетно, равно как и привилегия рыцарей Золотого Руна, на которую Эгмонт ссылался перед судьями в своем простодушии. Вслед за победой, одержанной «Сбродом», суд произнес свой приговор (2 июня): смерть и конфискация имущества в пользу короны. Оба осужденных были доставлены в Брюссель под надежной охраной. Там, на площади, все подступы к которой были заграждены солдатами, совершилось кровавое дело (5 июня). Палач исполнил свою обязанность, и голова победителя при Гравелингене была воткнута на один из воздвигнутых шестов. Через два часа был казнен и Горн. Оба павших оставались до конца верными своему заявлению, что умирают верными слугами короля. Герцог написал Филиппу о том тяжелом положении, в которой находится вдова Эгмонта. А в это время конфискованное имущество казненного препровождалось для умножения богатств, отнятых таким же образом у других лиц. Он заявлял в том же письме, что весьма утешается тем, что оба графа покончили жизнь добрыми католиками.