Жан Шовен был французский подданный, уроженец Северной Франции. Он родился 10 июля 1509 года, в Нойоне (Пикардия), отец его был чиновник. Пройдя курс богословия в Париже, он получил приход. Но его уже мучили сомнения: он сдал свою должность и принялся за изучение права. Новая наука представляла ему уже нечто завершенное, но он не довольствовался этим, углублялся в нее, перерабатывая все собственным умом. Строгие черты его лица, худоба его изможденного тела свидетельствовали о рвении, с которым он предавался занятиям, стремясь уяснить себе основы науки. При своих необыкновенных способностях он мог бы составить себе блестящую карьеру, оставаясь верным старой Церкви, но Шовен, как и многие люди в это время, приносил выгоды в жертву своим убеждениям. Он посещал университетские лекции в Бурже и Орлеане, затем, с 1532 года, занялся снова богословием и с тех пор стал столпом небольшой реформатской общины в Париже, однако вскоре был вынужден покинуть этот город. Он отправился в Базель и написал там свой знаменитый догматический трактат: «Руководство к христианской религии» (Institutio christianae religionis, 1535 г.).
Наряду с основными сочинениями Лютера это было важнейшей догматической книгой всего века и самым сильным опровержением римско-церковного учения, за что Рим и считал его наравне с Лютером самым опасным и ненавистным из своих врагов. Кальвин еще резче Лютера восстановил августинское учение о предопределении, подкрепляя его глубокомысленными доказательствами. Эта вера в безусловное божеское назначение всех судеб, которое сам Кальвин именует «страшной тайной», давала ему и многим другим после него то могущество, которое укрепляло их против врага, недоступного никакому земному оружию. В силу этого, когда Кальвин прибыл в Женеву, возвращаясь из своей поездки в Италию, Фарель потребовал, чтобы он остался в городе, грозя ему гневом Божиим в случае, если бы он пренебрег распространением здесь своего учения.
Оба учителя рьяно принялись за дело. Их община возросла потому, что все надеялись на их помощь в борьбе города против епископа. Многие также ожидали, что при новом учении их жизнь станет более свободной, но они ошиблись. Кальвин был из тех, которые не отступали перед крайними выводами там, где требовалось установить во всей строгости христианский уклад жизни. При наступлении Пасхи 1538 года он решил отказать всей общине в причащении, если его требования не будут исполнены. Это вызвало такое смятение, что Кальвин и Фарель были вынуждены оставить город.
Но Кальвин был неустрашим. После нескольких лет, проведенных в учении и странствиях, он вернулся и правил почти безграничной властью маленькой республикой со всей силой своего целостного, сурово-величавого характера. Согласно его учению, все люди уже обречены либо на избрание, либо на осуждение. Избранные составляют истинную Церковь, и только они. Однако хотя человеку не подобает решать и судить и каждый должен считаться за принадлежащего к Церкви, если придерживается ее учения, но, тем не менее, из нее должны исключаться все, отрицающие ее словом или делом, то есть не только неверующие, отклоняющиеся от божественного откровения, но и распутники.
Он проводил эти правила со всей строгостью в жизнерадостной дотоле Женеве. Роскошь в одежде и пище была ограничена, танцы воспрещены; игроки выставлялись к позорному столбу с картами в руках. Строгий реформатор не взирал ни на какую личность и население с благоговением склонялось перед его могучим красноречием, глубокой вдохновенностью и суровостью требований.
Страшный пример того преследования, которому подвергала своих еретиков и эта, освободившаяся от папского ига, община, виден из участи. постигшей несчастного испанского врача, Микаела Серведе, занесенного злой судьбой в Женеву в 1553 году. В книге своей, которую он называл истинным восстановлением христианства, автор вздумал горячо доказывать несостоятельность учения о Св. Троице как противоречившего указаниям Библии, за что был подвергнут суду за богохульство. Кальвин тщетно старался убедить его в заблуждении. Этот «неверующий» по понятиям того жестокого времени отстаивал свои убеждения, за которые был даже готов пожертвовать жизнью. Он просил одной милости: казни мечом. Но и в этом ему было отказано – он был приговорен к более мучительной смерти через сожжение.
К сожалению, и реформация не отрешилась от того страшного заблуждения, по которому люди могут истязать и умерщвлять себе подобных за разногласия в вопросах веры. Один Лютер, пылкая душа которого была более, нежели у кого-либо из его сподвижников, проникнута истинным кротким светом Евангелия, был непричастен к этому изуверству, для подавления которого, если оно только в самом деле подавлено, христианству потребовались целые века.