Всемирная история в анекдотах

Луганский слесарь

Царская Россия была тюрьмой народов. Нужно было сломать запоры и решетки этой тюрьмы.

И тогда появился этот человек:

Слесаря не вызывали?

Ворошилов в Петербурге

Город понравился Ворошилову. Особенно те здания, которые строил Растрелли (судя по фамилии, настоящий был большевик!). Поэтому Ворошилов был не прочь стать в городе Петербурге градоначальником.

Но город оказался трудным. Еще бы — колыбель революции! Причем в одной колыбели и революция, и контрреволюция, и нужно точно знать, кому агукать, а кого в колыбели удушать.

Шутка комбрига Городовикова

Увидев, как Ворошилов сидит на коне, лихой казак Ока Городовиков критически заметил:

Это вам не по тюрьмам сидеть, тут требуется умение.

Ока Иванович оказался прав. Где только потом ни сидели большевики — и во главе страны, и во главе народного хозяйства, — но нигде они не достигли того профессионализма, какого достигли, сидя в тюрьме. Если б эти профессиональные революционеры и дальше сидели в тюрьме, какая бы жизнь у нас была, господи!

Конец зеркалу русской революции

Лев Толстой, которого Ленин назвал зеркалом русской революции, после победы революции был занесен в черные списки.

Отныне зеркало революции уже не понадобится: в нем такое можно увидеть!

Так мачеха в пушкинской сказке разбила зеркальце, не добившись подтверждения, что она всех милее, всех румяней и белее.

И хотя революция как раз делилась на красных и белых, но от этого не становилась милей… Настолько, что было страшно посмотреть в зеркало.

Конь товарища Буденного

Приглашает к себе товарищ Сталин Буденного.

— Послушай, — говорит, — товарищ Буденный, мне кажется, что ты меня не любишь.

Побледнел Буденный, похолодел.

— Да что вы, товарищ Сталин… У меня такого и в мыслях не было… Я всем сердцем… Как солдат партии…

— Нет, — говорит товарищ Сталин, — не любишь ты меня, товарищ Буденный. Ох, не любишь, это я тебе говорю.

Буденный не решился спорить с товарищем Сталиным, но и согласиться не считал возможным. И тут товарищ Сталин говорит:

— А если ты меня любишь, то почему не подаришь мне свою фотокарточку?

Тут Буденный еще больше оробел.

— Я, — говорит, — хотел… То есть, не то, что хотел… Я, товарищ Сталин, может, и хотел, но как-то все не решался.

— Ладно, — сказал товарищ Сталин и протянул Буденному его фотокарточку. — Надпиши на память.

Попробовал Буденный надписать. Давно не пробовал. А тут еще рука дрожит, будто выбивает чечетку… Нет, чечетку выбивает нога, а рука выбивает морзянку. Спасите, мол, наши души, не все, так хотя бы одну.

— Ты вот что напиши, — подсказывает товарищ Сталин. — Замечательному полководцу, герою гражданской войны, организатору и вдохновителю нашей победы под Царицыном товарищу Сталину. И подпишись.

Выбил Буденный свою морзянку на месте подписи.

— Ну вот, — говорит товарищ Сталин, — это уже другой разговор. А теперь я подарю тебе свою фотокарточку.

Товарищ Сталин в юности писал стихи и усвоил некоторые правила стихотворства. Например, что стихи должны держать в напряжении, а развязка должна быть противоположна завязке, как развязывание шнурков их завязыванию. И еще он знал, что развязка должна быть неожиданной, а для этого нужно удаляться от нее по мере приближения, а потом — бац! Удаляться, удаляться, а потом — бац! «Ох, не любишь ты меня, товарищ Буденный… Совсем не любишь, это я тебе говорю…» А потом — бац! — и сразу развязка: «Замечательному полководцу товарищу Буденному».

Так товарищ Сталин и написал на своей фотографии: «Замечательному полководцу товарищу Буденному, герою гражданской войны, подлинному организатору и вдохновителю нашей победы под Царицыном. Сталин».

Прочитал эту надпись товарищ Буденный и снова почувствовал себя на коне.

Жизнь как политика

Была у нас политграмота, политучеба. Была политшкола, политработа, политэкономия. Политинформации были.

И над всем этим стояло Политбюро.

А где было государство? Ведь должно же быть в государстве государственное управление!

Было и оно. Государственное политическое управление. Сокращенно ГПУ.

В девичестве ЧК, в замужестве КГБ, оно стояло над всеми политбюро, над всеми политграмотами и политэкономиями.

Наследник Пушкина и Бенкендорфа

1.

Одни писатели в заключении, другие тоже, как говорится, не на свободе. На воле, но не на свободе.

Поэтому шеф жандармов писал стихи: писатели могут сидеть, но литература не должна останавливаться.

2.

Спрашивает покойный Берия у покойного Андропова:

— Одного не могу понять: как вам удавалось совмещать в себе Пушкина и Бенкендорфа? Неужели вас посещала муза?

— Посещала, Лаврентий Павлович.

— Неужели по доброй воле? — Берия сокрушенно вздохнул. — А ко мне всех этих муз только под конвоем приводили.

Воспоминание о Казанове

Сколько в мире женщин — тех, что не про нас! До отказа их, но суть не в этом.

Казанова плакал, получив отказ, потому что он привык к победам.

И не раз хотел покончить он с собой, добираясь до жены соседа. Затянуть на шее шарфик голубой, потому что он привык к победам.