Всемирная история в десяти томах. Том 7

Достоевский намного расширил границы художественного изображения характера, но в его методе создания человеческого образа таилась и возможность разрушения характера, призванного совмещать несоединимое, опасность утраты им определенности и цельности. В характерах Достоевского «берега сходятся.., все противоречия вместе живут»; люди предстают в крайних точках, предельных возможностях, и переход из одной в другую совершается катастрофически. Для Достоевского «широкость» его героев (по выражению самого писателя) полна противоречивого смысла: с одной стороны, она отображает освобождение человека от рамок сословной узости и замкнутости, но одновременно содержит опасность аморализма, потери нравственного критерия, стремление к безудержному индивидуализму с его принципом «все позволено» (образы Ставрогина, Ивана Карамазова). «Широк человек, слишком даже широк, я бы сузил», — восклицает Дмитрий Карамазов. Спасения от «широты» аморализма Достоевский ищет в «сужении» человека на почве добровольного религиозного смирения, и в этом сказывается реакционная тенденция его творчества.

Романы Достоевского насыщены трагизмом; обнажая кризис и противоречия, художник не находит выхода и оставляет их в катастрофической напряженности.

Федор Михайлович Достоевский. Портрет работы В. Г. Перова. 1872 г.

В 70—80-е годы создавал свои основные произведения гениальный сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин. В это время им были написаны «История одного города» (1869—1870 гг.), «Дневник провинциала в Петербурге» (1872 г.), «Благонамеренные речи» (1872—1876 гг.), «Господа Головлевы» (1875—1880 гг.), «За рубежом» (1880—1881 гг.), «Письма к тетеньке» (1881—1882 гг.), «Современная идиллия» (1877—1883 гг.), наконец, большая часть «Сказок». Диапазон сатиры Щедрина исключительно широк; явления русской жизни предстают у него в собирательных сатирических типах, самые наименования которых стали нарицательными: глуповские градоначальники и помпадуры, представляющие самодержавие и царскую бюрократию; «чумазый» — Колупаев и русский капиталист-первонакопитель Разуваев; «пенкосниматели» — буржуазные интеллигенты-газетчики; «торжествующая свинья» — собирательный образ реакции. Как и великие его предшественники — Свифт, Вольтер, — Щедрин богато использовал сатирическую фантастику, гиперболу и гротеск. Но в отличие, например, от Свифта фантастика Щедрина сращена с богатством конкретных деталей, и фантастическое заострение вырастает из множества реальных подробностей русского быта и злободневных политических фактов. По замечанию Горького, Щедрин «превосходно улавливал политику в быте». Политическое обобщение появляется у Щедрина, например, в образе русского либерала, который никак не мог решить, чего он желает: «севрюжины с хреном» или конституции.

Л. Н. Толстой. Портрет работы И. Н. Ге. 1884 г.

Пользуясь для обхода цензуры «эзоповским языком», Щедрин сумел эту вынужденную необходимость обратить в средство обогащения сатирического искусства, ибо, как он сам писал, благодаря эзоповскому иносказанию приобретается «возможность показывать некоторые перспективы, куда запросто и с развязностью военного человека войти не всегда бывает удобно». Оригинальным приемом сатиры Щедрина было использование литературных типов прошлого; в его произведениях действуют Молчалин, Ноздрев, Скотинин, Расплюев, перенесенные в современную ему общественную обстановку и соответственным образом переосмысленные. Органической чертой щедринского стиля была высокая патетика, утверждение «идеалов будущего»; патетическая струя особенно усилилась в последних произведениях писателя.

Выдающееся место в развитии русского реализма конца XIX в. принадлежит А. П. Чехову, широко отразившему жизнь русского общества в период реакции и накануне общедемократического подъема. Начав свой путь как блестящий юморист, Чехов приходит к сатирическому отрицанию уродливых социальных явлений царской России. Последовательная критика иллюзий, связанных с переустройством действительности (толстовства в «Моей жизни», теории «малых дел» в «Доме с мезонином», народнических упований на «мужика» в повестях «Мужики» и «В овраге»), свидетельствовала о необычайной трезвости и внутренней свободе Чехова как художника. Центральные мотивы его творчества — протест против равнодушия к человеческому страданию, борьба с духовным омертвением в «серых сумерках» реакции — звучали приговором всему общественному укладу («Человек в футляре», «Ионыч», «Палата № 6»). Проза Чехова с ее сдержанным лиризмом и художественной лаконичностью во многом принадлежит уже новому, XX веку. Примером новаторского реализма Чехова служит его лирическая повесть «Степь».