Флинн посмотрела на него серьёзным взглядом и судорожно сглотнула:
– Где я оказалась?
Фёдор, казалось, опешил, но затем широко улыбнулся, отчего лицо его на несколько лет помолодело.
– В самом лучшем месте в мире, – сказал он, и дверь за ним захлопнулась.
Слабый ветерок, покружив по вагону, коснулся лба Флинн, пытающейся принять более или менее удобное положение в провисшем гамаке.
Так она лежала, размышляя об оптимистичном высказывании Фёдора, слушая перестук колёс, пыхтение и шипение паровоза, а под ней, покачивая поезд, убегали рельсы. При каждой неровности земной поверхности поезд поднимался и опускался, будто глубоко вдыхал и выдыхал. Флинн ощущала каждое движение поезда, словно была его частью.
Когда рассвет послал в крошечные окошки первые лучи, Флинн наконец заснула, не подозревая, что меньше чем через два часа всё, прежде составлявшее её жизнь, перевернётся с ног на голову. И не только.
– Непостижимо! Это самое величайшее бесстыдство за всё время, что я тут работаю. Какая дерзость!
– Но я же совсем не такая уж и большая, – пробормотала Флинн, жмурясь от солнечного света. И от лица высокой худощавой женщины, на голове у которой восседали чрезмерно большие кожаные защитные очки. Выглядело это так, будто над обычными, сверкающими глазами у неё были ещё огромные глаза насекомого.
– Кто! Вы! Такая?! Куликов, кто это?!
Фёдор, парень из вчерашней ночи, по-видимому, стоял где-то рядом, потому что по вагону пронёсся его хриплый голос:
– Я могу объяснить, мадам Флорет…
– Очень надеюсь, Куликов! Я действительно очень надеюсь.
Значит, это и есть та кондукторша, у которой, по словам Фёдора, больше не было возможности высадить Флинн. Если, конечно, Гамбург они уже проехали, на что Флинн рассчитывала от всей души.
Мадам Флорет, одетая в двубортный брючный костюм, выглядела скорее как нечто среднее между кондуктором и тайным агентом. Её ярко-красные, идеально накрашенные губы и покрытые лаком в тон длинные ногти показались Флинн признаком повышенной агрессивности. Резким голосом она крикнула:
– Куликов, несите свою задницу сюда! – Она повернула голову в сторону Фёдора, качнув при этом своим светлым конским хвостом. Волосы были такими прямыми и шелковистыми, что действительно походили на хвост лошади, и так сильно стянуты сзади, что прилегали к голове, как вторая кожа.
– Я и сама могу объяснить, – торопливо проговорила Флинн и так поспешно выпрямилась, что вывалилась из опрокинувшегося гамака, словно мешок картошки.
Конский хвост качнулся назад. Мадам Флорет одарила её презрительным взглядом, будто Флинн не человек, а сплошное недоразумение, и снова посмотрела в конец вагона.
– Разлеглась тут на полу как медуза! Никаких амбиций у ребёнка! – В её голосе звучало растущее недоумение. – В вагоне
Всемирный экспресс! Это Всемирный экспресс. Поезд, тот самый поезд класса люкс, на котором исчез Йонте, называется Всемирным экспрессом. Эти слова прозвучали в ушах Флинн чистой магией. От них веяло дальними странами, приключениями, настоящей жизнью, шансом найти Йонте – и после этого стать счастливой.
Флинн подняла взгляд. В выпуклых стёклах защитных очков мадам Флорет отражались пыльные окна вагона, за которыми расплывался жёлто-зелёный, словно конец лета, пейзаж.
Но ничего ещё не кончилось. Всё только начиналось. В голове у Флинн появление в Брошенпустеле этого странного поезда, стук колёс, скрежет рельсов и пыхтение стального коня слились в предвестие значительных событий – чего, однако, не мог вызвать голос мадам Флорет, становившийся всё пронзительнее.
– И наверняка у неё дурные замашки, – с упреком сказала она, когда Фёдор наконец вывернул из-за стеллажа. Стеллажи заполняли весь вагон. Большие выцветшие таблички разделяли его на «
– Она внезапно объявилась прошлой ночью, – начал объяснять Фёдор.
– Нет у меня никаких дурных замашек, – вмешалась Флинн. Она и сама не знала, откуда взялись эти слова.
Кондукторша холодно покачала головой, и Фёдор у неё за спиной провёл ребром ладони себе по шее. Флинн сообразила, что ей пока лучше помолчать.
Её взгляд скользил по вагону, касаясь наполненных углём ящиков, туго перевязанных пачек чего-то и картонных коробок. Флинн видела, как в тонких, с палец толщиной, полосках света из окна искрится угольная пыль, лежащая повсюду, словно на землю пролился дождь из пепла. Её охватило чувство, будто темнота вокруг засасывает её.
Мадам Флорет, закатив глаза, вздохнула и вооружилась папкой с зажимом для бумаги: