Всемирный следопыт, 1927 № 06

Только, хоть и был я как во сне, но догадался, что, если сорвется она с места сразу, то сломает мне спинной хребет. Значит, на первое всемя вся надежда — на руки. И еще крепче впились мои пальцы в волосяной аркан.

Но лежи, не лежи, а решаться надо. Поднял я голову и легонько засвистал.

Точно подбросило мою кобылку! Подпрыгнула она так, что все четыре ноги отделились от земли. Повернулась на прыжке в мою сторону и косит огненным глазом. Видно, не разглядела меня за овцами Ак-Юлдуз, но все же, почуяв недоброе, тронулась легкой рысцой в сторону Аму-Дарьи.

_{Точно подбросило мою кобылку. Подпрыгнула она так, что все четыре ноги отделились от земли… Меня кинуло вперед, а руки опалило, как огнем… Быстро мчалась Ак-Юлдуз.}　

Почувствовав тяжесть на аркане, оглянулась еще раз на ходу — и сразу меня кинуло вперед, а руки опалило, как огнем.

Первое время я и не помню, что со мной было, но скоро резкая боль в плечах и пояснице прибавилась к боли обожженных ладоней и заставила меня опомниться.

Быстро мчалась Ак-Юлдуз, но все же куда тише того бешеного маха, которым обычно удалялась от погони. Видно, петля, давившая ей шею, делала свое дело. Лежи аркан ближе к глотке, лошадь давно задохлась бы, но, конечно, и в нижней части шеи он все же сильно стеснял ее дыхание.

Попадавшимися по пути саксаулами были изранены мои плечи и бока, поясницу под кушаком ломило нестерпимо, но ни на один миг не подумал я распустить аркан. Игра шла на мою жизнь.

При первых лучах солнца заблестели невдалеке воды Аму-Дарьи. Ак-Юлдуз стала заметно ослабевать. Жилы на взмыленной ее шее резко вздулись, свистящее дыхание становилось все более затрудненным, ход заметно замедлялся, скачки стали неровные и, наконец, споткнувшись о саксауловый корень, перешла она на рысь.

Река была все ближе и ближе. Ак-Юлдуз совсем выбилась из сил, шла уже заплетающимся шагом и часто спотыкалась. Но стоит ей напиться — и она опять окрепнет. А у меня уже последние силы подходили к концу.

Но «абиирлё джигиткё ажанды куян жолугар!»[16]).

Продираясь сквозь саксауловые заросли, Ак-Юлдуз вдруг зашаталась и грохнулась наземь.

Собрав последние силы, как тигр прыгнул я к ближайшему корню, выдернул из-за кушака аркан и захлестнул конец его за крепкий саксаульник. — Моя, моя! — кричал я, как безумный, и окровавленными пальцами затягивал крепкий узел. Едва успев сделать это, свалился я без памяти…

Был полдень, когда я очнулся, и солнце палило невыносимо. Ак-Юлдуз стояла, опустив голову, и смотрела на меня умными, тоскующими глазами.

Только теперь почувствовал я жажду. Хромая и шатаясь, кое-как добрался я до Аму-Дарьи, напился и обмыл бесчисленные раны и царапины. В теле сидело немало заноз от встречавшихся по пути колючек, и вода сильно облегчила меня.

Отдохнув и набравшись сил, я нарезал ножом небольшой снопик зеленого, вкусного камыша и, набрав полную шапку воды, вернулся к пленнице. При моем приближении она забилась было на аркане, но, почувствовав свое бессилие, смирилась и перестала рваться. Чуть передвигая ноги, стал я подходить к ней, держа в руках камыш и шляпу с водой и замирая без движения, как только она начинала сильнее беспокоиться.

Подпустив меня шагов на двадцать, Ак-Юлдуз опять стала отчаянно рваться. Тогда я положил камыш на землю, шапку подпер несколькими камышинками и тихо отступил назад.

Сильно, видно, наголодалась Ак-Юлдуз, потому что шаг за шагом стала осторожно подвигаться к оставленному мной корму. Ослаблявшийся аркан я осторожно выбирал к себе, и скоро Ак-Юлдуз была близко от приготовленного угощения.

Подойдя поближе, она, храпя, вытянула шею и потянула к себе несколько камышинок. Потом вдруг остановилась и потянула в себя ноздрями. Пугливо косясь на шапку, стала нерешительно обнюхивать ее, почуяла воду, — и жажда пересилила страх. Жадно выпила воду и старательно облизала шапку, с которой, видно, жалела расстаться.

Много раз ходил я за камышом и водой, и с каждым разом Ак-Юлдуз становилась все доверчивее.

Тем временем я обдумывал, что мне делать дальше.

«Надо ее скрыть, — решил я. — Узнают про нее баи, — не оставят ее в моих руках. Ведь такого коня и в эмировских конюшнях не увидишь! Отнимут без разговоров, — и никакого суда на них бедняку не найти. А верхом на ней мне никакой враг не страшен».

И вот, изловчился я и, распустив длинный кушак, осторожно привязал кобылку за шею к саксауловому корню, перевязал аркан к другому саксаулу и, подманивая камышом, потихоньку перевел ее глубже в заросль. Перевязывая несколько раз аркан и кушак, мне удалось завести Ак-Юлдуз в средину саксауловой чащи, где ее никак не мог увидать чужой глаз.

Когда я закончил эту медленную работу, солнце уже близилось к закату, и мне крепко захотелось есть: не ел я уже около суток.