Всемирный следопыт, 1928 № 07

С помощью своих лучей Георг основательно изучил мозговые центры и мог на них воздействовать. Таким образом получилась возможность ускорить вековое развитие мозга и усовершенствовать все физические свойства, а следовательно, и породу людей. Для медицины, евгеники, изучения физиологии мозга этим открывались неограниченные возможности.

Он показал мне свою станцию, собиравшую рассеянные в эфире лучи. Она помещалась наверху в башне, и ее-то я утром принял за телефонную станцию.

— Люди не привыкли ценить эту энергию, разменивают ее по мелочам и в буквальном смысле пускают на ветер. Однако и при любой нервной работе часть энергии рассеивается не только людьми, но и животными. Вот этим приспособлением я и собираю мировые залежи отбросов мысли и концентрирую их. Они служат источником энергии. В особом подвале у нас лежат аккумуляторы, заряженные огромным количеством энергии. Я сейчас могу доставлять ее для технических целей в количестве не меньшем, чем потребляет энергии вся Америка в три-четыре месяца.

— Зачем же собирать эту энергию? Разве мало топлива? Одни леса чего стоят!

— А разве ты не знаешь, что все доступные человечеству источники энергии учтены, и не так далеко время, когда в них будет ощущаться острый недостаток. Поэтому — преступление не использовать все, что можно, тем более, что наш способ собирания нервной энергии необычайно прост. Она улавливается попутно при работе с N-лучами — так же, как может быть уловлен и еще раз использован отработанный пар…

Несколько дней я был почти болен. Эта фабрика обработки мыслей машинами, с собиранием «сырья» мысли, преследовала меня днем, а также ночью кошмарами. Но скоро исследовательский пыл взял верх, и я с головой ушел в лабораторные работы.

Первые дни я почти не обращал внимания на прабабку Георга — Евгению Владимировну и его жену. Первая была очень приветливой и более оживленной, чем все остальные обитатели дома. Она казалась главой дома. Не понимаю, как она поспевала говорить без умолку со мной, оказывать непрерывно мелкие знаки внимания правнуку или внуку, справляться о делах и председательствовать за столом. Георг относился к ней с нежной почтительностью, казалось, зависел от каждого ее движения. Все больше я замечал, что старшие здесь служили младшим, а младшие зависели от старших, хотя являлись более значительными фигурами. После обеда она иногда играла на скрипке и играла мастерски, как и все делалось мастерски в этом доме.

Я находил большое удовольствие в разговорах с Евгенией Владимировной, которая любила звучное живое слово, бывшее редким гостем в этом прозрачном доме, и умела говорить. Специально для нее в столовой иногда топили камин, так как ей нравилось сидеть у огня.

Однажды мы с ней засиделись после обеда. Некоторое время мы молча смотрели, как в прозрачной, переливающейся огнями печи извивались причудливые многокрасочные огненные змеи и звезды.

Евгения Владимировна повернула ко мне свое маленькое, сухое, как старый пергамент, лицо.

— Вас несколько угнетает наш дом? — спросила она.

— Последние дни мне иногда делается жутко от мысли, что ваши N-лучи сделают ненужными слова, убьют человеческий голос. И потом, должен сознаться, неприятно действует эта тишина, замкнутость, оторванность от людей.

— Напрасные страхи, голубчик! Слова делают мысль живой, теплой и отливают ее в форму. Возьмите, например, создание этого кристалла, — почему он стал таким, почему он прозрачный и почему он вообще кристалл, а не пыль или болото? — Потому что материал получил четкую форму. А мысли и подавно не должны быть бесформенным месивом, они должны кристаллизоваться…

— Вы как создательница этого рода ответственны за судьбу человеческой речи.

— Охотно беру на себя ответственность, — улыбнулась она. — Я тоже должна отвечать за ваше настроение. Мне не хочется, чтобы сомнения вас удручали, чтобы наш светлый дом казался вам мрачным. Я уверена, вы так полюбите наш дом, что не захотите уехать. Ведь у нас потому так много комнат, что мы дом делали не только для себя. Теперь наш род выходит из той фазы развития, когда мы прятались в скорлупу. Мы хотели здесь положить начало научно-исследовательскому институту и подобрать для него научных работников.

— Расскажите, Евгений Владимировна, как вы начали кристаллизовать свой род.

— Охотно, голубчик. Эта мысль зародилась у меня давно, очень давно, когда я была еще совсем молоденькой девочкой-подростком. Я очень любила своего отца. Он был талантливый неудачник. За что он ни брался, все ему пророчили блестящие успехи. Если бы сбылись все пророчества, он был бы первоклассным художником, музыкантом, писателем, общественным деятелем, изобретателем, — но он ничем не был. Он обладал своеобразной способностью при самых благоприятных условиях неизменно создавать себе неудачу. А нищета была его верным спутником. Мне казалось, что я поняла причину его неудач. Он все свои силы разменивал и по мелочам пригоршнями выкидывал на мостовую. И, с другой стороны, он все свое воображение, силу ума и тела расходовал на бесчисленные романы.