Всемирный следопыт, 1928 № 10

Каждое утро, ровно в восемь, Олаф Бьерне, бухгалтер нотариуса Тромсена, переступал порог конторы, и тяжелые дубовые двери отрезали его йа весь день от аромата лип, от сочной зелени лесных лужаек, от солнца, ажурной пены, и бирюзовых волн морского прибоя.

Весь день из окон конторы слышался дробный стрекот пишущих машинок, не переставая звонил телефон, и беспрерывно щелкали счеты, изредка ускоряя темп до быстроты учебной стрельбы пачками. И весь день охранял контору золотой геральдический лев с секирой в лапах, вздыбившийся на черном поле вывески.

Поздно вечером ржаво стонали дубовые двери, выпуская в сумеречную прохладу засыпающих улиц усталых людей.

Последним, убрав тяжелые плиты своих гросбухов в шкап, уходил Бьерне. Он шел, не останавливаясь, залитыми электричеством центральными проспектами к улице Гаакона, в свою скромную комнатку на мансарде пятого этажа. Мозг его постепенно освобождался от мертвого плена цифр, и яркие красочные картины вставали в его воображении. Девственные джунгли влекли его в очарование своих недр, он видел раздолье пампасов и льяносов, он слышал свист ветра в вантах и ощущал на своих щеках холодные брызги тяжело вздымающихся волн океана.

Обо всем этом рассказывали Бьерне книги. Они рассказывали ему о странах солнечного труда и крепкого отдыха, бодрого созидания и пьянящего хмельного сознания радости жизни. И далеко за полночь горела в комнатке бухгалтера лампочка под зеленым абажуром, освещая склонившееся над раскрытой книгой бледнее измученное лицо…

Желанное всегда приходит неожиданно. Бьерне — длинный, с дряблыми мышцами бухгалтер, Бьерне, знавший море лишь по радужным от нефти портовым водам, — плыл на настоящем пароходе по настоящему морю в далекую Австралию, в порт Мельбурн. Тромсен поручил ему уладить весьма щекотливое недоразумение между двумя клиентами конторы — рыбным королем Свердрупом и сахарным властелином Нейлем.

Рыбные промыслы Свердрупа тянулись на сотни миль вдоль гранитных, изрезанных фиордами, берегов Скандинавии, а Нейль правил армиями негров на необозримых плантациях сахарного тростника в Южной Америке. Не посвященному в тайны торговой политики трудно понять причину свирепой вражды между норвежской сельдью и желтоватым тростниковым сахаром. Еще менее понятно, почему для прекращения этой внешне бескровной войны понадобилось плыть на тот конец света— в Австралию. Тем не менее, это было так.

* * *

Бьерне долгие недели пересекал, моря и океаны, экваториальные лунные ночи делили его корабль на точно разграниченные области серебряно-белого и угольно-черного цветов, Бьерне вдыхал соленые запахи Атлантики и Великого океана; день и ночь безостановочно рокотали под палубой дизеля, и пенный след ложился на гладь вод. Была бурная ночь, когда «Вероника» проходила на расстоянии нескольких узлов[30]) от порта Эдуарда. Так по крайней мере рассчитывал капитан Джексон.

Джаксон ошибся только на пять миль, и это было непростительно для старого моряка. Дизеля стучали как всегда, и спокойно горели зеленый и красный сигнальные огни, когда «Вероника» налетела на подводные рифы. Их верхушки — острые, как бритва, — сделали свое дело. Рваная пробоина прорезала корпус, и вода ревущими потоками хлынула в трюм. Дизеля замолкли, мгновенно потухли сигнальные огни…

Бьерне надолго запомнил огненные брызги сигнальных ракет и многоголосый крик отчаяния пассажиров. Были спущены шлюпки;, через несколько минут коралловые рифы измельчили их в куски. Бьерне надел на себя все спасательные круги, какие попались ему под руку, и покинул корабль последним. Только двое поступили так героически: капитан — потому что он был настоящим моряком, и Бьерне — потому что он проспал катастрофу; на шлюпку его не взяли, а прыгнуть в воду он не решался до тех пор, пока вода не оторвала его судорожно сжатые руки от поручней капитанского мостика.

* * *

Несколько лет спустя, член профсоюза совторгслужащих и инструктор плавания водного стадиона Олаф Бьерне писал своему приятелю Гаральду в Берген, улица Гаакона, 14:

«Дорогой Гаральд. Как поживаешь ты, как поживает золотой лев на вывеске у Тромсена, поручения которого, кстати, так и остались невыполненными? Липы уже отцвели на Страстном бульваре, а у вас, вероятно, еще осыпаны сады золотой пылью их медоносных цветов. У меня отпуск сейчас, я все дни провожу на солнце, в воде и передаю бронзовым от загара русским юношам и девушкам то уменье владеть своим телом, которому научил меня остров Парава.