Всемирный следопыт, 1929 № 05

Скоро с обеих сторон к реке подступил крупный лес. Повсюду можно было наблюдать лежавшие деревья и пни, заканчивавшиеся конусом. Иные ольхи и осины еще стояли, но уже готовы были упасть; казалось, они были подсечены кругом каким-то острым инструментом. Оказывается, все это — следы деятельности бобров. Вылезая на берег, эти неуклюжие на суше животные вытаскивают с собой некоторое количество ила и грязи, которая, накапливаясь, образует площадки, и протаптывают в прибрежной траве тропинки. Кормом бобрам служит кора с прутиков ивы и стволов и сучьев деревьев. Они нередко подгрызают очень толстые стволы. Я видел ольху в 70 сантиметров в диаметре, подгрызенную почти до конца, но еще не упавшую, и ольху в 54 сантиметра, уже свалившуюся.

_{Бобр обгладывает ветку поваленного им дерева.}

Употребляя кору в пищу, бобры используют бревна и сучья для постройки плотин и «хаток». «Хатку» Николай Андронович обещал мне показать дальше. Он обратил мое внимание на попадавшиеся на каждом шагу отверстия в крутых берегах речки и объяснил, что это норы бобров, которые предпочитают в этих местах жить именно в них, а не в «хатках». Хатки же они строят в более низких, болотистых местах, где нет крутых берегов и поэтому нельзя рыть норы.

Наблюдая эти интереснейшие вещи и слушая рассказы проводника, я не за метил, как пролетело несколько часов. Мы забрались, повидимому, далеко. Лес стал темнее и глуше. С речки то-и-дело, тяжело взмахивая крыльями, поднимались огромные неуклюжие цапли; с нависших над водой сучьев вспархивали изумрудные зимородки и, пронзительно попискивая, отлетали в сторону. При нашем приближении утки, встревоженно крякая, заплывали в камыши. Разбившаяся на несколько протоков речка нередко терялась в лабиринте деревьев и огромных кочек — «коблов», поросших кустами ольхи.

Николай Андронович направил лодку в один из мелких протоков. Вскоре я увидел бобровую плотину. Проток оказался запруженным баррикадой из ветвей и стволов, сцементированнных песком и илом. Выше плотины проток образовал маленький прудик, вокруг которого виднелись следы деятельности бобров.

Мы вылезли на берег и, путаясь в зарослях хмеля и черной смородины, пробрались к плотине. Длина ее — 4½ — 5 метров, ширина поверху — от ¼ до ½ метра. Плотина была настолько крепка, что я свободно мог по ней ходить. Здесь на грязи я впервые увидел следы бобров, похожие на гусиные.

_{Бобр отделывает бревно для постройки плотины.}

С полчаса, спотыкаясь и увязая в грязи, под натиском спугнутых с травы комаров мы продвигались вперед. Почва становилась все более болотистой. Приходилось то-и-дело перепрыгивать через маленькие ручейки и болотца. Один раз я оступился, упал и встал весь покрытый зеленой тиной. Это было очень забавно. Казалось, я нарядился в костюм защитного цвета. Николай Андронович тем временем прошел немного вперед.

— Идите сюда! Бобровую хатку нашел и… гадюку! — закричал он.

Я кинулся вперед и, раздвинув кусты, увидал, что он колотит палкой по большой куче хвороста, напоминавшей муравейник. Это и была бобровая «хатка». На ней извивалась черная болотная гадюка с перешибленным позвоночником.

— Смотрите, — показал Николай Андронович, — вот здесь, с этого бока, около хатки — лужа. Она довольно глубокая, и из нее — ниже уровня воды — в хатку есть дверь-ход. Это для того бобры так делают, чтобы посторонние зря не заходили. А внутри этой хатки есть комната — хатка-то сама в роде купола или колокола устроена. Я б вам показал, да трогать нельзя — потому звери человека недолюбливают и вмешательства в свою жизнь не терпят. Уйдут тогда из дому. Нам же поручено их беречь и охранять, чтобы они размножались…

* * *

Обратный путь мы проделали быстро; шли по течению и нигде не останавливались. Когда из лесу выглянули колокольня и белые стены, солнце уже успело добежать до каймы лесов. Мы высадились, почистились и собрались за столом у заведующего пить чай. На самоваре, на стенах, на лицах горели красные закатные блики.

— Будет дождь ночью, — сказал заведующий. — Вот вы посмотрите, как ласточки и галки беспокоятся.

И в самом деле, гнездившиеся в тихих пустых постройках ласточки, стрижи и галки, пища, крича, носились в вечернем воздухе.

После ужина мы с Николаем Андроновичем снова отправились на реку. Дело в том, что бобры — звери ночные, днем их удается увидать очень редко. В лунную же ночь, если тихо ехать на лодке или сидеть на берегу, можно наблюдать, как они плавают, вылезают наберет и производят сбои работы.

Мы снова сели в лодку и поплыли к тому месту, где начинаются следы работы бобров. Впереди, на востоке взошла луна. Тихо, тихо. Только комары нападают целыми батальонами. Все птицы умолкли, кроме соловьев. Николай Андронович натренировался со своим корытом, и оно у него шло ровно и неслышно. На середине речки еще светло. Но у берегов, где нависли кусты, — мягкая темнота.

Вдруг — бум!.. Тяжелый удар по воде рассек тишину.