Всемирный следопыт, 1929 № 09

«Научное объяснение факта дано довольно правильно. Мышца животного или человека, даже вырезанная из тела, действительно обладает некоторым запасом потенциальной химической энергии благодаря тому, что в ней имеются материалы, способные к распаду. Если такую мышцу раздражать электрическим током, она может выполнять известную работу. После работы в мышце появляется молочная кислота. Но при кислородном питании молочная кислота исчезает, и мышца вновь делается способной к работе. Таким образом в атмосфере чистого кислорода мышца может сделаться неутомимой. Такой опыт с неутомимой мышцей я действительно производил на даче. При помощи электричества я заставил двигаться руку человека, которая даже производила некоторую работу. Опыт продолжался всего несколько минут и являлся повторением опытов, уже проделанных в некоторых научных лабораториях. Но практического значения такая „посмертно работающая мышца“ иметь не может. Игра не будет стоить свеч — кислород дорого стоит. О непосредственном добывании его из воздуха, наподобие того как это делают легкие, я только думаю. Быть может воспользуюсь механизмом легких и сердца-мотора. Вы теперь сами поймете, что в рассказе от науки и что от фантазии.

Вагнер».

Месть Шашибушана. Колониальный рассказ Леонида Соловьева

Фасад губернаторского дома с толстыми как слоновьи ноги колоннами, с застывшими у подъезда каменными львами был обращен к морю. Вечерами над морем буйно расцветали кровавые тюльпаны заката и туман курился над морем, легкий как шелковый шарф. Вода становилась блестящей и непрозрачной, серые громады военных кораблей зловеще алели и казались еще грознее чем днем. Струи заката текли по белым стенам губернаторского дома и жидким желтым пожаром горели в толстых зеркальных стеклах. Одно окно во втором этаже открывалось, и губернатор, сидя в старинном удобном кресле, смотрел на море и играл на скрипке. Дрожащее море гасило в зеленых своих недрах накаленные стрелы последних лучей. Тускнел, погибал закат. Свет луны рассыпался по зыби подобно дрожащей ртути, выступали на небе звезды и светлыми пятнами трепетали в воде. Далекий, невидимый в смуглых сумерках маяк вдруг взблескивал одиноким огненным оком.

Окно закрывалось. В комнате вспыхивал белый электрический свет. Мальчик-слуга с длинным бронзовым лицом и огромными страдающими глазами мягким кошачьим шагом входил в комнату и опускал тяжелые шторы. Поклонившись губернатору, он уходил так же скользяще и неслышно. Губернатор садился за письменный стол и начинал работать. Работы у него было много. Каждое утро слуга приносил ему громадную кучу газет, журналов и писем, а в полдень секретарь, высокий рыжий человек в круглых роговых очках, принимал телеграммы. Некоторые из них — служебные — были шифрованные. Секретарь, сидя в своем кабинете, долго терпеливо разбирал бесконечные ряды цифр и в восемь часов вечера докладывал губернатору содержание телеграмм. В депешах из Лондона и Дэли была твердо начертана линия поведения губернатора в подвластной ему провинции. Губернатор давно уже решил ни на волос не уклоняться от продиктованной ему линии и поэтому был в Лондоне и в Дэли на самом лучшем счету.

Простые же телеграммы губернатор читал всегда сам: он не хотел, чтобы секретарь знал, как идут дела на золотых приисках, в угольных копях, на хлопковых плантациях и других предприятиях, в которых участвовал губернатор. За последнее время дела на золотых приисках сильно поправились и закрыли брешь, проделанную в кармане губернатора забастовкой рабочих на хлопковых плантациях. Сегодняшние телеграммы принесли еще более приятные вести: открыта новая золотоносная жила.